охранник смотрит на лежащую девушку и думает, что кончена не только ее жизнь. Вот слетевшая с ноги туфелька, вот каблук, застрявший между плит крыльца…
Вот едет «скорая»…
Вот она уже приехала…
Ужас! Лицо разъедено кислотой, череп разбит, еще и нога подвернута – она бы хромала не меньше двух месяцев – он это представил, а потом прочитал в сотый раз: «Ожоги лица, черепно-мозговая травма, рваная рана ноги».
– Что? – громко спросил он вслух. – Какая рана?!
Это надо же! Он читал это описание сто раз! И только сегодня он вначале представил, потом прочитал, а потом уже понял, что написано совсем не так.
Какая рваная рана?!
Девушка подвернула ногу – ее каблук нашли между плит. Это несомненно. Она, видимо, потеряла равновесие, может, даже упала – или, может, ее толкнул убийца. Но при чем здесь рваная рана ноги?!
Турчанинов вдруг представил картинку из медицинских учебников – человека из мышц, у него обязательно они где-нибудь разодраны, чтобы студенты видели, что к чему…
И в этот момент он все понял. Словно мягкий, теплый, сумеречный луч прошел сквозь потолок и все верхние этажи, спустился с небес и коснулся его головы, захватив своим золотистым светом лежащие перед ним бумаги. Это была главная минута – в его жизни она бывала часто, она была его счастьем. В такие моменты он раскрывал дела.
– Где же Лола?! – бормотал он. – Почему ее не ищут? Она пропала в конце апреля, как же так!
Иван Григорьевич быстро встал, сложил папки, отнес их на место.
Когда он вышел из управления, было десять часов вечера.
33
Делать или не делать пластическую операцию? – вот вопрос гамлетовского накала. Делать ли уколы ботокса, инъекции рестилайна, убирать ли бульдожьи щечки, надувать ли овраги, идущие от крыльев носа к уголкам рта, натягивать ли лоб и что делать с шеей, с которой ничего нельзя сделать?
Хорошо быть красивым. Еще хорошо быть худым и высоким. Неплохо иметь длинные ноги, и очень важно совпадать со своим временем. А то есть такие несчастные люди, которые с особенной тоской смотрят фильмы шестидесятых и говорят себе под нос: «Ни фига себе, жопа! Да я бы здесь была королевой красоты!» Даже пленительная кавказская пленница – не худышка, а от фотографий роковой красавицы Мата Хари можно умереть со смеху.
Дело ведь не столько в цене пластических операций (хотя и в ней тоже), дело в принципиальной позиции: насколько молодой должна быть женщина к тому моменту, когда она умрет от старости, и насколько некрасивой имеет право быть женщина вообще.
Противники омолаживания говорят, что его сторонники не знают меры, что они готовы бесконечно улучшать себя, и это свидетельствует об их глубочайшей неуверенности и даже неких более серьезных проблемах. Себя надо любить всякой – утверждают противники. В их мнении много правильного, но, конечно, они правы не на сто процентов.
Мы ведь одеваемся красиво? И моем картошку, прежде чем сварить ее, не только из-за скрипа земли на зубах, но и вообще – из любви к красоте. И приятно сохранить молодость, чтобы лишний раз прославить Бога, создавшего этот мир. В конце концов, если бы пластические операции были дешевы и абсолютно безопасны, кто бы от них отказался? Кто?! Много ли женщин никогда не пользовались косметикой? Если не считать Афганистан и Эфиопию, то, наверное, таких нет.
Но все-таки, что делать человеку, лицо которого изуродовано так, что его уже не изменишь никакими пластическими операциями? Тому, кто мечтает не о красоте и молодости – а просто об отсутствии уродства либо не очень заметном уродстве? И что делать чрезвычайно маленькому мужчине или безногому ребенку, или дряхлой кокетке – как им стать свободными и счастливыми в этом мире, где красота бьет некрасивое на всех фронтах? Тема явно заслуживает отдельного исследования…
Турчанинов ходил вдоль стен косметологической клиники и разглядывал рекламные плакаты, рассказывающие о том, как жир расщеплять, вырезать, дробить, высасывать (его собственный даже заныл от страха), потом перешел к рекламе отбеливания зубов, потом внимательно прочитал расценки на уколы красоты и мезотерапию.
Несмотря на обилие этих плакатов, клиника была мерзкая. Здесь сильно воняло куревом, мокрыми коврами и протухшими тряпками. Ему сказали, что врача пока нет, но Иван Григорьевич знал, что тот здесь. Марина говорила ему об ослепительном халате, и нечто ослепительное, действительно, промелькнуло в окне, когда он поднимался по ступенькам. Судя по обстановке, больше ничто в этой клинике не могло быть такого белого цвета.
Наконец врач понял, что Турчанинова не пересидеть.
– Извините, был занят, – буркнул он, появляясь на пороге своего кабинета. – Проходите. Вы из милиции? По какому поводу?
– Вы знаете, по какому, – лениво произнес Турчанинов и довольно нагло уселся в кресло перед столом.
У него было трудное положение. Доказательств никаких, а врач – не дурак. Если он упрется, придется уходить отсюда несолоно хлебавши. Было бы обидно делать это на самом финише.
– Ребята сказали мне, что вас уже подозревали в незаконной пластической операции.
– Почему «уже»? Вы меня подозреваете во второй раз?
– Нет, не подозреваю. Но я хочу знать правду.
– А вы знаете, что я могу послать вас на три буквы?
