Турчанинов стоял перед синими воротами и думал, что он теперь персонаж сна. От этой мысли слегка кружилась голова.
Вдруг волосы на его голове и даже теле встали дыбом – из-под синих ворот высунулась собачья морда, а потом и вся собака стала протискиваться наружу.
Он начал пятиться к машине, но собака показалась полностью, и он увидел, что она еще совсем маленькая и веселая. Она крутила хвостом во все стороны и шла боком, согнувшись чуть ли не пополам. Так собаки обычно просят, чтобы их погладили.
– Портос, сюда иди! – раздался злой голос.
Ворота приоткрылись, из них вышел угрюмый старик в черной униформе. На Турчанинова он не посмотрел, хотя Ивану Григорьевичу показалось, что он его прекрасно видит боковым зрением и даже разглядывает.
Старик схватил щенка за шкирку и потащил к воротам.
– А Рекс где? – спросил Турчанинов.
– Сдох, – не оглядываясь, буркнул старик.
– Полгода назад? Поэтому и сняли щиты?
Старик остановился перед воротами, спина его напряглась. Руку он разжал, и щенок скрылся под воротами.
– Теперь опять придется щиты прибивать, – сказал Турчанинов спине.
Даже после этих слов старик не оглянулся, лишь чуть повернул голову к плечу. Видимо, он вообще предпочитал смотреть боком.
– А это не твое дело, – спокойно произнес он. – Надо будет, прибьем, а не надо – так оставим. У тебя, по крайней мере, спрашивать не будем.
– Ишь ты! – уважительно сказал Иван Григорьевич. – Какой ты независимый перец!
– Я не перец. И ты головой думай, прежде чем говорить. Я тебе в отцы гожусь.
– Мой отец здоровается, когда к нему люди приходят. «Папаша»…
– Здравствуй! – с вызовом сказал старик, и слегка развернул корпус – Какими ментовскими тропами тебя занесло, «сынок»?
– Да вот ищу тех, кто кислоту налево продает.
– Ошибся адресом.
– Кто, видя невменяемую девушку, тем не менее продает ей кислоту в количестве, достаточном, чтобы облить другую девушку.
– Ошибся адресом, – повторил старик и теперь повернулся полностью. У него оказались темные и страшные глаза, живущие как бы отдельной – лютой – жизнью. Он прятал взгляд словно из сочувствия к окружающим: чтобы не обжигать людей и не пугать их.
– Даже твой покойный Рекс почувствовал, что девушка не в себе! Даже собака старалась остановить, а ты, сука, продал.
– Ты сам сука.
– Когда прибили щиты под ворота?
– Давно.
– Сколько лет назад?
– Слушай, – старик вдруг заговорил тихо. Он даже подошел к Турчанинову, приблизил свое лицо, а от его глаз полыхнуло горячей и сумрачной ненавистью. – Я тебе вот что скажу: я тебя не боюсь, мусор. И ни одного слова ты из меня не вытянешь, понял? Я вообще никого не боюсь и никогда не боялся.
– А Бога? – насмешливо спросил Иван Григорьевич. – Бога ты боишься?
– А ты что, папа римский? Бог без тебя со мной разберется, понял?
Было ясно, что он действительно не скажет ни слова. Турчанинов таких много видел на своем веку. Это была какая-то особая порода людей – чудовищно злобная, независимая и не приручаемая ни за какие коврижки.
«Ну и иди к черту», – подумал он. Даже если бы старик что-то сказал, его слова – не доказательство.
Уже сев в машину, он набрал номер следователя, который вел дело Марины.
– Вы не проясните мне один момент? Когда Марину нашли, у нее оказалась рваная рана на ноге.
– Да, я помню.
– Почему она вас не заинтересовала?
– Она была не свежая. И обработанная.
– Ах вот как… – Турчанинов поднял брови.
– Хотя она, видимо, сыграла роль.
– Какую?
– Марина споткнулась на лестнице потому, что вообще хромала.
