Ее глаза не округлились, как он ожидал, а наоборот, чуть сузились.
– Это произошло двадцать седьмого сентября двухтысячного года. Рекс вылез из-под ворот и укусил вас за ногу. После этого вы поймали такси и отправились в платную поликлинику, где вам оказали помощь и записали ваше имя. На следующий день, уже после покушения, врачи обнаружили на вашей ноге обработанную рваную рану. Она была небольшой, но болезненной. Это из-за нее вы споткнулись на лестнице клуба.
– Но я не помню, как он меня кусал!
Иртеньева взяла Марину за руку, потом подняла взгляд на Турчанинова. Он ожидал увидеть в ее глазах гнев, но нет – она смотрела серьезно, беззлобно и грустно.
– Это и не нужно помнить, – сказал он.
– Как же не нужно? Ведь это ничего не доказывает! Да, я помню собаку, и она меня до сих пор пугает, я вижу, как она смотрит из-под ворот, но этот страх ничего не значит!
– Значит.
– Нет, Иван Григорьевич, вы не понимаете. – У нее на глазах показались слезы, нос покраснел, но теперь она казалась ему симпатичной. – Они обе могли видеть и дом, и мединститут, и Королева, и бывшего главврача, господи, словно купили эти воспоминания в одном магазине!
– И дом, и мединститут, и Королева, и бывшего главврача – да. Но не эти ворота. Их могла видеть только Марина.
– Да почему?
– Потому что, как я думаю, Лола там никогда не была.
– Но там же продают кислоту, а Марину облили кислотой! Как это может быть совпадением? Это Лола купила кислоту, она там была, Иван Григорьевич!
Он помолчал, прежде чем ответить.
– Вы хотели знать, кто вы? Я вам сказал. Двадцать седьмого сентября двухтысячного года Марину Королеву покусала собака. Это несомненный факт. Я уверен, что это произошло на улице Ивана Порываева. Вы вспомнили эту улицу и вспомнили эту собаку. Какие вам еще нужны доказательства? Через пару часов у меня будет последнее, но я вообще-то не бросаюсь такими словами. Если я говорю, что в чем-то уверен, значит, так и есть. Вам достаточно моих слов?
– Нет.
Он приподнял бровь. Иртеньева усмехнулась, глядя себе под ноги и словно задумавшись о чем-то своем.
– Иван Григорьевич, я хочу знать не только, кто я, но еще и правду.
– Вот как… Это желание заслуживает уважения. – Он немного растерянно посмотрел на Иртеньеву, ожидая ее реакции.
– Что такое? – притворно удивилась она, так и не поднимая глаз. – Я-то думала, милиция все знает! Что ж вы запнулись?
– Слушайте, нашли время ерничать! Что мне делать?
– А что вы имеете в виду, собственно?
– Как вы относитесь к тому, чтобы я сейчас стал говорить правду? Какой бы она ни была…
– Да мне-то что? Пусть погибнет мир, но восторжествует юстиция. Это ведь ваша клятва Гиппократа?
– Красивая, не правда ли?
– Неплохая, – согласилась она и наконец подняла взгляд. – Можете говорить, не надо тянуть, как в американском триллере. У меня и то началась аритмия. Хотя, на мой взгляд, триллеры, в отличие от выпусков новостей, полезны для здоровья. Ну, говорите.
– В общем, я считаю так. Лола никогда не была на улице Ивана Порываева именно потому, что она никогда не покупала кислоту.
– А кто ее покупал? Сергеев? – спросила Марина.
– Нет. Вы.
– Я?!
– Да.
– Чтобы облить себя, что ли?!
– Нет, чтобы облить мачеху.
– Зачем?!
– Думаю, вы ненавидели ее. И до этого ненавидели. А уж потом, когда вы узнали, что она изменяет вашему отцу, что она ответила предательством тому, кому надо быть преданным, что она не оценила свалившегося на нее счастья, – тут уж вы стали плакать в курилке у окна и говорить, что никогда не надо знать правды. Вы с тех пор изменились, Марина.
Она потрясенно молчала, он посмотрел на часы.
– Я спешу, у меня еще есть дела.
– Связанные с этим?
– Да.
