– Кто ударил?
– Конечно, Сергеев – у него твердая рука. Он сказал: «Она все равно изуродована, что это будет за жизнь? Лучше умереть сразу». Он ударил камнем, и они сбежали. Правда, Лоле показалось, что ее видел Маринин охранник.
– Когда вам Лола рассказала все это? Тридцатого апреля?
– Да. Здесь…
– Чтобы объяснить, почему она имеет право на подмену?
По-прежнему стоя к ним спиной, Степан пожал плечами.
– Наверное, для этого. Но главным образом ей казалось несправедливым, что после Марининой смерти имущество отойдет фонду. «Этим ворам, этим наглым болтунам, которых я ненавижу», – сказала она.
– Лола была уверена, что Марина умирает?
– Так считал Сергеев. Были очень странные симптомы.
– Предвестники ее пробуждения. Он их неправильно прочитал.
Степан несогласно покачал головой, и Турчанинов снова подумал, что тот не в себе.
– Неужели они решились на подмену?
– Да.
– И убили Елену?
– Лола не убивала. Она даже не знала, что Елена умерла. Она бы сказала.
– Вы думаете?
– Она простодушная и рассказала все, но не это.
– Но она говорила, что они ездили в Испанию?
– Да, это сказала. И то, что Елена скоро загнется от наркотиков. И что у нее так болела голова, что Сергеев сказал: «Это менингит от СПИДа, финальная стадия», и даже сделал обезболивающий укол. И что при этом был в резиновых перчатках: мол, боялся заразиться. Видите, она этого не скрывала. Сказала, что он сделал Ленин отпечаток на шприце: чтобы не было неприятностей, если она умрет. Лола такая простодушная… Она действительно не знала. Это все он.
– Как же она согласилась на пластическую операцию?
– Она никогда не дорожила красотой. Так бывает. Умные не очень ценят ум, талантливые считают, что все вокруг талантливы, удачливые легкомысленны по отношению к своей удаче. И все всегда мечтают о том, чего у них нет. Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Это так…
– Кто должен был сделать операцию?
– Она сказала, что один хороший врач отказался, но другой деньги взял. Сергеев считал, что это пустяковая операция. Мол, любой справится.
– На какое число это было запланировано?
– На первые числа мая, кажется.
– А почему вы ей поверили? – помолчав, спросил Турчанинов. – Может, она просто так мечтала. Разве она не была болтушкой?
– Ну, всякие подробности… Например, то, что они забрали все Маринины документы, уволили старый персонал, нашли такое лекарство – оно вводит в кому. Лола сказала, что с помощью этого лекарства в Америке недавно вылечили человека, больного бешенством – ввели его в кому и как-то вылечили. В общем, были такие медицинские подробности, что я понял: это уже не она принимает решения, это он принимает. А он шутить не любит. Он серьезный человек. Не болтушка.
– Вы отговаривали ее?
– Да.
– Очень-очень?
Степан слегка повернул голову – Турчанинову теперь был виден его профиль – и улыбнулся. Наверное, этот вопрос прозвучал слишком беззаботно.
– Очень.
– И долго?
– Долго…
– Почему вы ее отговаривали, Степан?
– Зачем она так унижалась перед ним? За что она его любила? Я – ладно, меня любить не за что, я трус. Но как можно было не любить Мишу, а выбрать этого…
Спина стоявшего у печи человека согнулась: то ли он плакал, то ли смеялся. Секунду спустя Горбачев тихонько застонал и вдруг начал раскачиваться.
Раскачивался он очень странно: вплотную к стене, прижавшись к ней. Было слышно, что он возит лицом по известке – у Турчанинова даже зубы заныли.
– Степан, успокойтесь.
Но тот все продолжал и продолжал свои бессмысленные движения.
