— Вы куда? — спросила я.
— Домой. У меня срочное дело.
— Вы закончили отчет?
— Его закончит Горик, — спокойно ответила она. — Мы договорились.
Горик посмотрел на меня и развел руками.
— Мы с вами, Инна, не договаривались, — сказал он.
— Не договаривались? Разве? Так давайте договоримся. Даю тридцать тысяч. Здесь работы на два часа. Неплохая оплата, по-моему.
Горик совсем растерялся.
— Соглашайся! — пришел ему на помощь Борис. — И правда хорошие деньги.
— Как-то все это по-хамски, — сказал Горик. Было видно, что ему очень хочется заработать. Иннины ошибки он обычно исправляет бесплатно.
— Да нет! — махнул рукой Борис. — Смотри на это по-другому. Человек всю жизнь был проституткой, продавался за деньги. А теперь стал старым и хочет хоть немножко отыграться. Сделай бабушке приятно. Она же не спать с собой просит. Тут, конечно, тридцати тысяч было бы маловато...
Такое представление у нас первый раз. Обычно Борис хамит поскромнее, как бы случайно.
Инна стояла у вешалки и смотрела на него безо всякого выражения. Потом перевела взгляд на Горика.
— Согласны? — спросила она. — Я уже скинула их к вам на счет. Неплохие деньги... Хватит на пять доз.
Горик только моргнул. Я решила вмешаться:
— Он согласен, Инна. Можете идти.
— Вы разрешаете? — медленно спросила она и усмехнулась. — Вы разрешаете... — и вышла, осторожно закрыв за собой дверь.
— Вот тебе пожалуйста! — громко сказал Борис. — Я же говорил. У старушки появились надежды на повышение!
С моей точки зрения, он сильно оскорбил ее. Но у однополых свои представления о хамстве, не такие, как у нас — живущих с людьми другого пола. Им, например, ничего не стоит оскорбить женщину, используя приемы, которые мы считаем запрещенными: возраст или полноту. «Бабушка», «жирная дура», «кривоногая кляча» — обычные фразы в их разговорах. Поэтому я Бориса стараюсь не трогать. Оскорблять так, как он, я не умею. Не умею и равнодушно сносить его хамство. Убеждаю себя, что он имеет в виду более безобидные вещи, что он и сам чрезвычайно раним, но все равно настроение портится.
Инна его как-то срезала. Он ей сказал: «Вы, Инна, жирная очень. Нельзя так распускаться». Она, конечно, не жирная, просто два раза рожала, и это видно по ее скелету. Инна повернулась к нему медленно, как змея, собирающаяся укусить: «А ты роди хотя бы одного от своего кудрявого. Тогда мы поговорим о фигуре на равных».
Борис ужасно обиделся. Даже выбежал в коридор и там прослезился.
— Бьет по самому больному! — пожаловался он мне, вытирая глаза ладошкой. Глаза были уже немолодые, блеклые. Я снова вспомнила его равнодушного Андрея, стоящего у проходной в ожидании денег.
С тех пор Борис с Инной ненавидят друг друга. Но до сегодняшнего дня он ее не трогал.
— Ты мне советовал быть осторожней? — раздраженно спросила я. — А сам чего лезешь? Видишь, какая просвещенная дамочка оказалась?.. Теперь что касается тебя, Горик. В самом деле, это только я способна покрывать наркомана! У Инны ты бы вылетел в пять минут!
— А я что? Я понимаю...
Так и закончился рабочий день. Я ушла первой, поскольку дела были сделаны, появилось свободное время, а с ним — мысли о ситуации, в которой я очутилась.
Когда у меня трудности, люди раздражают. Не все так устроены: многие становятся общительными, среди друзей они отвлекаются. Я же не верю в поддержку других людей. Это вредная иллюзия, на мой взгляд. Человек одинок в главных трагедиях своей жизни, он должен быть одинок и в остальных несчастьях. Только он сам может себе помочь.
Именно по этой причине я ничего не сказала Алехану о произошедшем на работе. Обычно я рассказываю ему о попытках краж — он любит такие разговоры, наверное, как и я, фантазирует, что бы сделал с этими деньгами. Но тут я промолчала. Уже завтра я буду главной подозреваемой. Произносить это вслух мне не хотелось.
...Звонок раздался часов в десять.
Я читала старый журнал, уставший Алехан, только что вернувшийся с работы, смотрел телевизор.
— Кто это? — спросил он у экрана.
Звонок повторился. Алехан пробурчал что-то и пошел к двери. Мое сердце билось так, что я задыхалась.
Да, все верно. Это они. Вначале было неразборчиво, но потом явственно послышалось: «...следователь. Нужно поговорить с вами и вашей женой». Они вошли в комнату. Алехан выглядел очень изумленным. Мне даже показалось, что он немного утрирует эмоции.
Вслед за моим мужем вошли три человека. Один из них снова представился. Я его почти не слышала, мне не хватало воздуха, и я боялась, что это будет заметно.
— Что случилось? — видимо, не в первый раз спросил Алехан.
— Сейчас я все объясню. — Человек успокаивающе поднял руки. — Можно сесть?
Они все уселись напротив меня. Алехан встал у бара.
— Скажите, вы знаете Татарских? Антона и Елену?
— Да, — сказал Алехан. — Это наши друзья.
— А Микисов? Я правильно произношу? Это фамилия или имя?
— И фамилия, и имя. Тоже знаем.
— Вам придется проехать с нами.
— Нам?!
— Мне, Алехан, — сказала я. Голос у меня был хриплый. Сказав эти два слова, я закашлялась.
— Так нам или ей? — спросил он.
— Вам обоим, — сказал тот, что представился. — Если родственников нет, то для идентификации личности требуется четыре свидетеля. Микисы уже там. Они сказали, что вы ближайшие друзья. Одевайтесь, пожалуйста.
— Чьи ближайшие друзья? — Алехан растерянно посмотрел на меня. Мне снова показалось, что он переигрывает.
— Елены Татарской.
— А что с ней?
Человек вздохнул. Я наблюдала за выражением его лица и вдруг поняла, что речь идет о чем-то другом. Не о краже миллиарда. Это что-то не имеет отношения ко мне. Оно касается Елены.
— А что с ней? — повторил Алехан.
— Вы ее давно не видели?
— Мы ее вчера видели. Она была здесь.
«Вчера! — мысленно повторила я вслед за мужем. — Только вчера! Из-за этой кражи кажется, что прошел целый год!»
— Муж был с ней?
— Естественно. А что случилось?
— В каком она была настроении?
— В прекрасном. Что случилось?!
— Она покончила с собой, — наконец ответил человек. — Повесилась в ванной.
У дома приглушенно вспыхивала мигалка. В этом богатом районе и полицейские машины другие — более «вежливые»: они не имеют звуковых сигналов, и свет у них похож на обычный. Впрочем, мигалку