сколько там надо стоять. Половина умирает, не дождавшись». — «Может, походатайствовать перед руководством?» — «Ты хотя бы примерно представляешь, сколько у нас работает больных СПИДом?» В этот момент появился Горик и все началось, как обычно. «Горик, я забыл, как называется твоя национальность? Хетт?» — «Ассириец».
Теперь обо мне.
Я убрала руки с клавиатуры.
Что я знаю о себе, как о возможном подозреваемом? Что много раз говорила своим сослуживцам, как мечтаю оказаться на месте грабителей — тех, кому повезло. «Бравировала смелостью. Это мне свойственно. Я вообще-то много болтаю почем зря», — сказала я еще не вернувшемуся Гергиеву. «Да что вы? — ответила я сама себе вместо него. — А Инна считает, что вы просто туповаты и вам даже не хватает ума скрыть свои истинные мысли». — «Да-а? Она так считает?» — «Она как-то сказала вам это, помните? Вы мечтали вслух, говорили, что ненавидите работу, а она спросила, зачем же вы тогда работаете. Ради денег, сказали вы».
Да, так и было. Гергиев этого еще не знает, но узнает обязательно: тот разговор ужасно разозлил Инну. Обычно бесстрастная и надменная, тут она завелась.
«Своих подчиненных с такими настроениями я немедленно увольняла!» — сказала она сквозь зубы. Мне нужно было промолчать, подмигнув Борису или Горику, но я не сделала скидки на ее паранойю и положение свергнутой королевы, слишком хорошо я представляю подобных начальников. Они отвратительны, эти тупые твари, больше всего на свете боящиеся, как бы их не разоблачили. Они рта лишний раз не открывают, только надувают щеки для важности. Они догадываются о своей вопиющей некомпетентности и похожи на учеников школы вождения, лихорадочно вцепившихся в руль негнущимися руками. А выпустите-ка их на трассу! Вы думаете, это разные вещи? Я как-то поинтересовалась: Инна многих уволила. Одних за красоту, других за наркотики, но большинство именно за «недостаточную лояльность». Как она ее определяла, эту лояльность? Да вот так же: по веселым фразам жизнерадостных и уверенных в себе профессионалов. Это как надо было всех против себя настроить, чтобы несмотря на контракт вылететь на следующий день после смерти покровителя! Точнее, он еще дышал, говорят, и она пыталась к нему пробиться... Тяжело ей быть у меня в подчинении.
Но я отвлеклась от вымышленного разговора со следователем. Не одна Инна слышала мои жалобы. Даже интерпретированные доброжелательно, они свидетельствуют не в мою пользу. Говорила, что денег маловато? Хотела завести ребенка? Интересовалась схемами краж? Имела доступ ко всем документам? Имела большой стаж и опыт? Муж разбирается в компьютерах? Но главное не это.
Банк «Елена» — это банк Антона. Время кражи было выбрано исключительно удачно. Только оно и позволило успешно провернуть операцию. Но для выбора времени нужно было обладать серьезной и секретной информацией.
То, что Антон уводил деньги и растрачивал кредиты, разумеется, было тайной — иначе он бы уже давно сидел. То, что в банке полный дурдом, было тайной тоже — иначе бы акционеры все это прекратили, а вкладчики — забрали вклады. Планы провести проверку Контрольное управление всегда скрывает до последней минуты, по-другому нельзя: банки успеют подготовиться. Тайна самой проверки защищена законодательством, и это логично — в противном случае начнется паника. Проверяют иногда и тех, на чей счет нет никаких подозрений, но все-таки чаще — тех ребят, чье рыльце в пуху. Как защитить репутацию честных? Только строгой секретностью. Не дай господь, информация просочится раньше времени! Засудят!
И все-таки тот, кто украл деньги, обо всем этом знал. И как ни крути, он знал кого-то очень высокопоставленного в банке Антона и кого-то очень высокопоставленного в управлении Микиса. Кто же это такой? Я даже умилилась, представив выражение лица Гергиева, когда он задаст этот вопрос. Оно будет такое... Как у врача-психиатра, разговаривающего с умственноотсталым.
Но и не это главное. В конце концов, под определение «знал дела Антона и Микиса» могут подпадать другие люди — да хоть они сами, Антон и Микис.
Но они не знали паролей.
На этот месяц их знали только четверо — четверо работающих в нашем отделе, включая меня. Никто из нас — ни балабол Горик, ни молчунья Инна, ни мелкий воришка Борис, ни презирающая условности я — не способны произнести их. Мы никогда не произнесем их вне этих стен, мы не проболтаемся о них в семейном разговоре или на дружеской вечеринке. Я не скажу о них на пьяной вечеринке, а Горик — приняв дозу. Это исключено, ведь мы рискуем жизнью.
И суд, разумеется, понимает это.
Но понимает как бы практически.
Теоретически все возможно. И теория эта тянет на тридцать пять лет разницы.
— Написали? — спросил Гергиев, склонясь над моим плечом. Он подошел совсем бесшумно. Когда его лицо оказалось рядом, запахло хорошим одеколоном. — О! Даже не ожидал. Пять строчек — это уже прогресс. Кто такие ассирийцы?
— Вы все поймете.
— О себе решили не писать?
— Я не успела.
— Ну и ладно. Мы встречаемся не в последний раз... Сохранили на диске? — Он выпрямился, и потянулся. — Фу! Устал как... Мне пора идти. Да и вам пора работать. До завтра.
...У работы есть одно-единственное преимущество — она отвлекает. Если бы Марианна работала, ей было бы не до скандалов, я уверена. Не работать можно, только если в жизни все хорошо и много денег, которые не жаль потратить на заполнение свободного времени. Но если не работаешь, денег обычно нет. Такой парадокс: или деньги или свободное время. Мало на свете счастливчиков, у которых есть и то и другое.
Уж на что, казалось бы, напугал меня следователь Гергиев, а ведь отвлеклась, забыла. Дел было невпроворот. К тому же оказалось, что Инна напортачила в подготовке отчета, и я решила ей отомстить: заметила ошибку без десяти пять.
Отчет был срочный. Инна аж побелела от злости.
Теперь ей сидеть здесь часов до восьми. А у нее уже к четырем глаза стекленеют от усталости. Ну еще бы. Она не привыкла так работать, бывшая начальница. Она другим местом работала.
— Зря ты, — шепнул мне Борис. — Не настраивай ее сейчас против себя. Это опасно.
— Почему?
— А потому, что я слышал их разговор. В основном, речь шла о тебе.
— Пусть говорят. Мне нечего бояться.
— Как можно быть уверенным в этом? Такое нароют, что сам о себе не знал!.. Ведь эта дура думает, что если тебя снимут, она сядет на твое место. За полтора года работы у нас она так и не поняла, что только сейчас оказалась там, где заслуживает.
Борис прав. Инна может так думать, но даже если бы она знала, что на мое место ее не назначат, она бы все равно не упустила случая сделать мне гадость.
— Я тут где-то месяц назад ее дочь видел, — снова зашептал Борис. — Симпатичная дамочка. Приходила к нам в больницу. Беременная!
— Тоже устроилась в жизни... В маму пошла.
— Не скажи! Инна рядом с ней стояла и ругалась, как сумасшедшая.
— Почему?
— Я так понял, что отец ребенка без средств. Безработный! Представляешь? Это ведь совершенно не в стиле их семьи. Инна сказала: я платить не буду. Пусть что-нибудь придумает, наконец. А то до сих пор у тебя деньги на жизнь берет! Ничтожество! Во как она его назвала.
— Бедняга. Попасть в такую семейку...
Заиграла музыка, означающая у нас конец рабочего дня. Инна, до этого разговаривавшая по телефону, встала как ни в чем не бывало, выключила компьютер и направилась к вешалке. Горик, приоткрыв рот, наблюдал за ней.
