К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

В складах крепости хранилось уже несколько тысяч добы­тых в этот изобильный год меховых шкурок – бобровых, лисьих, нерпичьих и других. Их тоже приходилось часто выбивать, просушивать и сортировать на воздухе.

И не раз перед мысленным взором Котлеана ясно вставало громадное двухэтажное деревянное здание за неприступной оградой – казарма с обширным складом на втором этаже, где было скрыто такое несметное и такое далекое и манящее богатство. При одной мысли, что скоро настанет день, когда он ворвется в казарму и заберет, сколько захочет, бобровых шкурок, Котлеан, зажмурив глаза, сладко и тихо стонал. Соб­ ственное бессилие, однако, чаще и чаще выводило его из се­бя, и тогда он приходил в исступление.

Смущало многое: по плану американских матросов жилые и нежилые постройки, недостроенный корабль на берегу бухты придется зажечь в самом начале нападения, а порохо­вой погреб взорвать. Что же тогда будет с драгоценной пуш­ниной? Наконец, во время нападения ему придется распоря­жаться, командовать нападающими, а тогда, значит, лучшие меха заберут другие.

А сколько мелочей, которые необходимо предусмотреть!.. Например, надо хорошенько помнить, что у входа в казарму стоит пушка. Кому-нибудь из колошек надо поручить забить гвоздем заправочное отверстие. Сделать это надо заблаговре­менно и незаметно. Но как объяснить женщине, что именно надо сделать?

С нападением пришлось торопиться, так как некоторые из особенно пылких союзников, не выдержав томительного, долгого ожидания, слишком поспешно обострили на многих островах мирные отношения с русскими. Того и гляди, к Медведникову могут прислать подкрепления – на всякий случай...

Из донесений лазутчиков Скаутлелту и Котлеану стало со­вершенно ясно, что одновременное нападение на всех островах не получится. Особенно досадно было то, что поторопились и обострили отношения с русскими как раз ближайшие сосе­ди – якутатцы.

В начале мая в Якутатскую крепость с партией в четыре­ста пятьдесят байдарок охотников алеутов прибыл по распоряжению Баранова Кусков. Он удивился заносчивости всегда приветливых местных жителей, которые на этот раз, казалось, только искали предлога для ссоры с прибывшими алеутами, всячески издевались над ними, а при случае заводили драки и бивали. Большой опыт подсказал Кускову, что приближается гроза, а произведенные через преданных людей расследования подтвердили подозрения. Надо было поэтому поторопиться с выходом в окрестности на промысел, что он и сделал. Не успел Кусков раскинуть стан верстах в шестидесяти на берегу моря, как тотчас же был окружен отрядом колошей, обратившимся после небольшой перестрелки в бегство.

У Кускова возникло беспокойство за судьбу Ситхи. Он не­медленно выступил, но не прошел и десяти миль, как получил сведения, что к Ситхе со всех сторон двигались полчища коло­шей и других ближайших племен. Пришлось уходить обратно в неспокойный Якутат. На этот раз он продвигался с боль­шими предосторожностями и только ночью. Не было уверен­ности, что цела Якутатская крепость. Предосторожности ока­зались не лишними, так как только непредвиденное для якутатских племен возвращение Кускова спасло Якутат от раз­грабления. Посланные Кусковым на разведку в Ситху лазут­чики не вернулись.

А в Ситхе стояла ничем не нарушаемая тишина. В конце мая оттуда вышла под начальством Урбанова большая про­мышленная партия в девяносто байдарок в недалекий Кеновский залив, где, как сообщил Котлеан, появилось много боб­ров.

Судьба, казалось, благоприятствовала Урбанову: колоши попутных селений были на редкость услужливы, и уже в по­ловине июня он беспечно возвращался обратно с богатой добычей в тысячу триста бобров. Урбанов угощал приходивших в гости колошей изобильными ужинами. После одного из таких вечеров утомленные охотой, жарой и плясками люди крепко заснули. Заснули выставленные караулы. Не дрема­ли только не успевшие поблагодарить за гостеприимство го­сти. Они бесшумно вернулись в лагерь и перерезали сонных хозяев всех до единого.

В Ситхе в это время успела составиться и выехать на промыслы еще одна небольшая партия охотников-любителей из пяти русских, восьми алеутов и трех англичан, недавно принятых на службу Российско-Американской компанией в качестве командиров еще не выстроенных кораблей.

Крепость опустела.

Между тем Скаутлелт и Котлеан медлили.

Их очень смущало присутствие в бухте бостонского ко­рабля. Оба тойона хорошо помнили, как командир этого корабля капитан Барбер лет шесть тому назад расправился с их предшественником, колошенским тойоном, родственни­ком Скаутлелта. Барбер зазвал тойона для переговоров на корабль, хорошо угостил и, напоивши допьяна, потребовал немедленной выдачи ему всех набитых племенем тойона бобров. Тойон с негодованием отверг предложение, после чего, несмотря на отчаянное сопротивление, был закован в кандалы и опущен на веревке в воду. Захлебнувшись, он лишился чувств и был вытащен на палубу корабля. Как толь­ко он очнулся, его тотчас же подвесили на рее. Пришлось смириться. Получивши после бесконечных утомительных тор­гов богатый выкуп, Барбер без церемонии выбросил тойона и его товарищей за борт и ушел в море. Тойон утонул.

На тайном совещании нескольких ситхинских тойонов и американских матросов мнения сначала разделились. Пыл­кий и мстительный Котлеан, забывши о необходимости соблюдения осторожности, требовал напасть ночью, всех перере­зать и захватить корабль. Его поддержал, дрожа от негодо­вания, Скаутлелт; он вспомнил, какое тяжкое оскорбление нанес его покойному поруганному родственнику Барбер.

– Всех вырезать, а корабль сжечь! – яростно взвизг­нул он.

Матросы были другого мнения.

– Нападем на корабль – всполошим крепость. Белые ста­нут помогать друг другу пушками, – возразил один из них.

– С капиталом можно договориться, – нерешительно сказал другой, – я этого подлеца хорошо знаю. Есть у ме­ня на его корабле приятель – парень верный. Ему можно поручить сперва прощупать Барбера.

– А он не обманет, не выдаст нас Медведникову? – спросил Скаутлелт.

– Конечно, это может случиться, – согласился матрос, – но, по-моему, другого выхода нет.

На этом и порешили.

– Обещайте ему, – вдруг неожиданно для самого себя сказал Котлеан, – половину мехов, которые мы захватим в Ситхе.

– А не много ли будет? – возразил один из матросов. – Хватит с него и тысячи!

Матросы обещали произвести ночью разведку, а утром условились встретиться вновь.

– Заварим мы кашу, – сказал великан матрос по про­звищу Рыжий Джон. – Как бы чего не вышло.

– Да уж хуже не будет, – возразил другой матрос, за­росший волосами, как обезьяна. – Лучше подохнуть от ножа здесь на свободе, чем двадцать лет гнить в тюрьме на нашей прекрасной родине, – и он с досадой плюнул.

– Вот приятно удивится капитан, а, Том, когда мы пред­станем перед ним собственными персонами? Ха-ха-ха! – хрипло захохотал моряк, представляя себе предстоящую сце­ну свидания.

– Я думаю, не только удивится, но и страшно обрадует­ся, – заявил Том, вползая на карачках в узкое отверстие бараборы.

* * *

Поздно ночью в неподвижном и непроницаемом тумане медленно продвигались к бухте три высокие плотные фигуры. За ними, несколько поодаль, особенно осторожно следовала еще одна, худая, сухопарая мальчишеская фигурка. Все четверо были одеты по-ситхински и держали в руках по ко­роткому веслу. Дойдя в полном молчании до голого песча­ного берега, где шум шагов уже совершенно заглушался морским прибоем, три взрослых ситхинца заговорили впол­голоса по-английски так бегло и невнятно, съедая части слов, как можно говорить только на родном языке.

– Темно и сыро, как у дьявола в брюхе, – сказал шед­ший во главе, тщетно вглядываясь в тьму.

– Отыщем лодку, тогда сообразим, где мы, – ответил другой.

При слове «лодка», произнесенном по-ситхински, малень­кая фигурка решительно выдвинулась из темноты. Это был молодой Скаутлелт, а с ним беглые матросы, взявшиеся начать переговоры с Барбером.