К НЕВЕДОМЫМ БЕРЕГАМ.

обзавелся двумя пре­данными ему переводчиками и даже с их помощью успел посадить доставленный сюда с осени с неимоверными трудностями Катин картофель, а в избушке на окне в деревян­ных ящиках посеял капусту и выращивал рассаду.

С чувством умиления смотрел Невельской на зеленые побеги капустной рассады и темно-синие замысловато изо­гнутые коготки картофеля, заботливо укрываемые на ночь травяными матами: неужели вызреют? Надо будет написать Кате, порадовать...

Пока обстоятельства складывались благоприятно: выбор места Орловым говорил сам за себя – лучшего не было.

Сам Орлов был не в духе, ходил за Невельским мрач­нее тучи и, наконец, не выдержал:

– Чаял, жену доставите, – сказал он. – Не тут-то было.

– На транспорте ее не оказалось, Дмитрий Иванович. Стало быть, в Охотск еще не прибыла. Михаил Семенович Корсаков погрузил бы... Ничего, – утешал его Невельской, – оказий будет еще много и из Охогска, и из Аяна, и даже из Петропавловска... А вы вот что: я никуда вас больше не пош­лю, стройтесь здесь. Да поудобнее да поуютнее и ждите. Просто завидно, как заживете своим домком!

– А вы, Геннадий Иванович?

– Я послезавтра выйду в Амур. Приготовьте шесть мат­росов пошустрее, шлюпку, обоих переводчиков, товары для торговли с гиляками, оружие, продовольствие на три недели.

Назавтра, в день Петра и Павла, при салютах из всех ружей в присутствии наличных стрелков и жителей из бли­жайшего гиляцкого поселка, на высокой мачте взвился государственный флаг и был заложен первый венец первой избы. Родилось русское зимовье Петровское. Прием гостей длился до вечера: угощали рыбой, вином и хоровым пением. А наутро строгий и нахмуренный Невельской, входя в шлюп­ку, вручил Орлову запечатанный пакет с надписью; «Вскрыть 20 июля».

Шлюпка направилась к устью Амура. Не успела она за­вернуть за мыс, как вдруг появилась возбужденная толпа ги­ляков, они что-то настойчиво кричали и размахивали руками.

– Требуют капитана остановиться, поговорить, – доло­жил переводчик Позвейн.

– Что они хотят от тунгусов? Почему они повторяют все время «тунгус, тунгус»?

Невельской выскочил на берег. Толпа окружила его плот­ным кольцом. Оказалось, что местные гиляки, встревоженные прибытием весной иностранного китолова, открывшего охоту на гилячек, требуют русского покровительства. Этого хотят и тунгусы.

– У гиляков одна голова и желание одно! – кричали они.

– Мы любим Дмитриваныча и не обижали его, вернись и обещай нас считать своими! У нас добрый ум,

– Хорошо, – пообещал Невельской, – выберите не­сколько человек, я вернусь и повезу в Аян, к начальнику, и вы скажете, чего хотите. Передайте это Дмитрию Ивановичу.

Долго махали вслед и кричали «ура!» беспокойные ги­ляки...

15. СЕКРЕТНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ

Орлов был недоволен: ему казалось, что Невельской сва­лил с себя заботы об устройстве Петровского зимовья цели­ком на него: проявленная Невельским заботливость в подго­товке уюта для семьи самого Орлова, по-видимому, только предлог. Уехал Невельской сумрачный, ушедший в себя. От­чего?

Секретный пакет жег пальцы: почему не поделился с ним? Не доверяет, что ли?.. А простился в обнимку, сердечно и серьезно, как бы навсегда.

Опускались руки, не хотелось приниматься за дела, и Ор­лов долго не выходил из своей избушки, глубоко задумав­шись и ничего не предпринимая.

Геннадий Иванович в самом деле был не удовлетворен общим положением вещей и тут же своей ближайшей зада­чей поставил найти во что бы то ни стало такое место, с ко­торого действительно можно было бы наблюдать за Амуром и раз навсегда отвадить от его устья мореходов каких бы то ни было государств. Кроме того, точно обследовать, нет ли где-нибудь у самого Амура, поближе к устью, подходящего места для устройства порта.

Через нескончаемые три недели после бессонной ночи на 20 июля, еле дождавшись рассвета, Орлов дрожащими, не­терпеливыми руками вскрыл мучивший его секретный пакет.

Наскоро написанная короткая записка на клочке бумаги встревожила его еще больше: она ничего не раскрывала, но требовала к 1 августа прислать «горою», то есть сухим пу­тем, за 70 верст, на мыс Куегда, топографа с двумя матроса­ми, а после 10 августа, в случае отсутствия Невельского на мысе, предписывала принять энергичные меры к розыску и сообщить об исчезновении генерал-губернатору.

«Значит, – рассуждал Орлов, – там, на Куегде, нужна какая-то съемка, это понятно, а где же та опасность, на кото­рую намекает записка, и где он сам? Не бросить ли дело в Петровском, забрать человек, ну, хоть десятка полтора и спешить туда? Что затеяла эта горячая, отчаянная и упря­мая голова?» Тотчас оставить пост Орлов, однако, не решил­ся, выслал топографа, а сам с двумя бесшабашными матро­сами и переводчиками выехал позже на лошадях и точно 1 августа, смиренно опустив голову, молча выслушивал на берегу широкой и глубокой протоки Пальво бранную речь рассвирепевшего начальника.

– Что вы наделали? Кто вас просил? Я вам поручил строить, строить и строить, а шпионить за мной не ваше де­ло – пусть делают это другие... Поняли?

Орлов молчал.

Через час, однако, конь о конь, впрочем не разговаривая друг с другом, рысили по берегам протоки и озер, причем Геннадий Иванович временами не мог скрыть своего бурного восторга, вскидывал руку, резал ладонью воздух вдоль и поперек водных пространств и громко кричал:

– Восемь! А у самого берега десять! Поняли? А здесь семь кругом! Вот, голубчик, – он тыкал рукой на протоку Пальво, – где порт, а? Плохая зимовка для флота?.. Про­били канал во льду, и с ледоходом пожалуйте русские ко­раблики в море, а? Ведь это что значит? Это значит, что мы будем выходить в море не в конце июня, а в начале мая, – вот что это значит! Это лишних полтора месяца навигации!

Орлова давно уже подмывало спросить, зачем во времен­ном лагере из палаток на мысе поставлена зимняя бревенча­тая избушка, но он не решался. Вызывали вопрос и десятки увешанных шкурами гиляков, сидевших без дела на траве, как бы в ожидании чего-то, в то время как десятка два дру­гих тащили с матросами из лесу бревна и длинную, гладко оструганную мачту.

С праздными гиляками тем временем оживленно беседо­вали, жестикулируя не только руками, но и ногами, оба пе­реводчика: гиляк Позвейн и тунгус Афанасий. Время от вре­мени оттуда доносились дружные взрывы смеха. Веселым, жизнерадостным тунгусам чего-то, по-видимому, не терпе­лось – они то и дело вскакивали с места и, подпевая себе под нос, ритмично покачивались и приплясывали.

Невельской пригласил к себе в палатку Орлова, вызвал матросского старшину, распорядился приготовить к походу шлюпку с запасом на неделю и выстроиться у мачты.

Когда они затем вышли наружу, мачта с пропущенным через блок у вершины шнуром была глубоко врыта в землю, а у подножья лежало свернутым большое полотнище.

«Флаг, – подумал Орлов. – Что же Невельской соби­рается делать?»

Невельской в то время шел по фронту. Он поздоровался с командой, затем пальцем подозвал переводчика и сказал:

– Мои слова запоминайте и тотчас переводите гилякам и тунгусам, – и взмахнул рукой.

По мачте резво побежал кверху, щелкая и развеваясь на ветру, большой государственный флаг. Звонкий салют из фальконетов при криках «ура!» разорвал тишину утра.

– Именем государя императора всероссийского я откры­ваю здесь, – торжественно произнес Невельской, обращаясь к толпе, – русский военный пост Николаевский для защиты вас от притеснений со стороны маньчжур; государь импера­тор принимает вас под свое покровительство, и впредь мы никому не позволим вас обижать. За защитой спешите, когда понадобится, сюда: здесь будет наше с вами войско, наши пушки, наша крепость. С вашей помощью мы сюда никого пускать больше не будем! Солдаты! Старайтесь во всем по­мочь этому миролюбивому населению. На их обиды смотрите как на свои собственные, и пусть гиляки, тунгусы, мангуны станут для вас как ваши родные братья и сестры!