Эпилог
Ни тумана, ни тьмы не было.
Однако для них все изменилось.
Вокруг все было разрушено. Внутри корпусов царил хаос из железа, стекла, дерева и пластмассы; в таком же виде была и «Сьюзан» — на ее металлической спине было столько вмятин, словно ее сжала рука какого-то гигантского ребенка, которому надоело с ней играть. Снаружи вертолеты снесло, как будто рядом с ними взорвалась бомба. Хотя ничего горелого не было видно, все пахло гарью и было выведено из строя, точно здесь прошло какое-то разрушительное войско. К счастью, часть провианта, который привезли солдаты, можно было использовать. Большинство продуктов были в жестяных банках, а консервного ножа у них не было, но он умудрился продырявить их и сорвать крышки. Неожиданной проблемой оказалось питье: они нашли только две бутылки с питьевой водой. Но вечером из сгрудившихся туч пролился ливень, и они смогли собрать несколько ведер дождевой воды. Они помылись и решили не расходиться, чтобы спать. Никто из них этого не сказал, но разделяться им не хотелось.
Когда стемнело, двигаться стало тяжело: света не было, ни одна батарейка не сохранилась, а первые несколько часов разжигать костер они не хотели. Так что они уселись снаружи, у стены третьего корпуса и попытались обрести нереальный отдых.
Когда самые основные потребности были удовлетворены, она спросила у него о телах. Снаружи и внутри научной станции они нашли несколько мертвых тел. Солдат и Гаррисона они смогли узнать только по одежде, потому что они превратились в простые силуэты из брошенных на пол пустых вещей. Но она хотела знать, что они будут делать с телами Виктора, Бланеса и солдата из коридора, а также с останками Жаклин.
Оба они считали, что нужно всех похоронить, но придерживались разных мнений относительно самого подходящего для этого времени. Он хотел подождать (в качестве предлога он сказал, что они обессилены, а на следующий день их спасут), она — нет. Произошла первая размолвка. Не очень серьезная, но после нее они погрузились в молчание.
Тогда она услышала, как он проговорил — может быть, чтобы помириться:
— Как ваша рана?
Она посмотрела на импровизированную перевязку, которую он сделал ей на бедре. Нога болела дико, но жаловаться она не хотела. Она была уверена, что отметины останутся навсегда, сколько бы это «всегда» ни длилось. Но несмотря на это, она сказала:
— Нормально, — и сменила позу. — А ваша?
— Да, там просто царапина. — Он пощупал бинт на висках.
Какое-то время оба молчали. Их взгляды затерялись в море и в темноте. Дождь перестал, и ночь стояла ясная и теплая.
— Я все еще не понимаю, почему… почему
Она взглянула на него. Он был таким же, как утром, когда он предстал перед ней с винтовкой и таким же, как у нее, а может, и большим ужасом на лице. Сейчас ей было чуть ли не смешно вспоминать его бледные черты, залитые светом только что взошедшего солнца — один глаз был зажмурен, а другой смотрел в прицел винтовки, сам же он вопил: «Что, к черту, происходит?»
В ту минуту она была не в состоянии что-либо ему объяснять (она истекала кровью и чувствовала большую слабость), сказала только, что ей кажется, что все кончено.
Картер сообщил ей, что Гаррисон, стреляя в него, промахнулся и даже не заметил этого. Он остался неподвижно лежать на полу, а когда Гаррисон ушел, попробовал встать. «В этот миг мне показалось, что все рушится… Запахло гарью. Я вошел в зал управления и увидел вашего друга с пулей во лбу и старикана, который превратился в… какой-то пепел на полу. Снаружи были тела других солдат в таком же состоянии… Тогда я вышел на пляж и нашел вас».
Элиса уже чувствовала, что тоже может дать ему объяснения.
— Он бы смог нас убить, — сказала она. — В общем-то он и собирался это сделать. Он извлек энергию из аппаратуры и напал на меня. Следующей была я или, может быть, Давид, но Давид уже был мертв, так что он напал на меня… Однако ему пришлось прерваться для того, чтобы извлечь энергию из живых существ. Вас это не коснулось, потому что в его струне времени вы были
— И это существо погибло вместе с ним, — кивнул Картер. — Понятно.
Элиса взглянула на черное небо и почувствовала огромную тяжесть в груди. Она знала, что никак не сможет избавиться от этой тяжести, по крайней мере полностью, но она могла попытаться.
— Послушайте, — сказала она. — Вы правы, я обессилена. Но я похороню их сейчас как смогу… Можете мне не помогать.
— Я и не собирался, — ответил Картер.
Однако встал вместе с ней. Но тут она обнаружила, что ей очень плохо. Рана болела слишком сильно. Она согласилась отложить похороны, и они снова уселись на песок.
Им нужно было дождаться наступления нового дня. А пока она будет молиться, чтобы оказалось, что она ошибается.
Потому что по ходу ночи ей начинало все больше казаться, что спастись они не смогут.
— Вы знаете, который час?
— Нет. Мои часы без батарейки, а все остальные остановились в 10:31, я уже говорил вам. Сейчас около четырех утра. Не можете заснуть? — Элиса не ответила. Помолчав, он добавил: — В юности я научился определять время без часов, по положению солнца и луны, но небо должно быть чистым… — Он поднял руку к слабо поблескивавшим облакам. — Сейчас это невозможно.
Она посмотрела на него краешком глаза. Картер сидел на песке, опершись спиной на стенку корпуса, окутанный ночной тьмой — он казался почти нереальным, хотя она точно знала, что аппетит, с которым он проглотил консервы, был неподдельным.
— Что вас беспокоит? — вдруг спросил он.
— Что?
Картер пристально заглянул ей в глаза.
— Уверяю вас, иногда по лицам людей читать проще, чем по небу. Вы чем-то обеспокоены. Это не просто боль из-за потери друзей. Вы о чем-то думаете. О чем?
Элиса задумалась, что ответить.
— Я думала о том, как мы отсюда выберемся. Не работает ни один электроприбор, ни рации, ни передатчики… Запасов продовольствия мало. Я думала об этом. Отчего вы смеетесь?
— Мы же не потерпевшие кораблекрушение на затерянном острове. — Картер тряхнул головой и снова басовито засмеялся. — Я же говорил: Гаррисон ожидал завтра утром прибытия научной комиссии… Это не говоря уже о том, что на базе, должно быть, беспокоятся, почему не выходит на связь Гаррисон и его люди. Поверьте мне на слово: самое позднее на рассвете за нами придут. Если не раньше.
— Я знаю, что вы мне не доверяете, — угрюмо помолчав, произнес Картер, — и я вас не упрекаю. Если вам это интересно, то знайте, что я к вам тоже доверия не испытываю. Я для вас — нечто вроде безмозглого убийцы, а вы, умники, для меня — всего лишь груда дерьма, уж простите за прямоту. И принимая во внимание все происшедшее, я еще мягко выразился… Так что лучше уж нам выложить все