Городовой Ендрыкин изрядно нервничал. На вверенной ему территории творилось что-то странное. Около салона модного платья собралась изрядная толпа и так прекрасно одетых дам, все как одна – под кружевными зонтиками. Но вместо мирной прогулки или осмотра достопримечательностей, да хоть коней Клодта, барышни все громче выражали возмущение. Причина их гнева красовалась за стеклом. Грозная табличка «Закрыто по распоряжению полиции», вызвала множество замечаний, все более склонявшихся к откровенной брани. Городовой отчетливо разобрал: «безобразие», «возмутительно», «совсем озверели», «что за порядки», «какая наглость», «произвол», и «как посмели». Послышалось и вовсе угрожающее: «буду жаловаться градоначальнику». Следовало немедленно предпринять меры и приказать разойтись, но Ендрыкин не мог решиться. Стая разгневанных барышень казалась куда страшнее вора-душегуба.
Начинавшийся бунт пресек юный чиновник полиции, так вовремя оказавшийся поблизости. Смело пойдя на дам, он заявил, что салон будет открыт не позже завтрашнего утра, полиция приносит свои извинения, а пока – не задерживает. Поклонницы моды выразили недовольство, но потихоньку разбрелись.
Эту сцену Матильда наблюдала из своего окна на третьем этаже, слов не разобрала, но поняла: мукам ее конца не будет. Мальчишка-чиновник сумел обуздать клиенток. А такой подвиг даже ей не всегда по силам. Живанши помолилась как могла, и приготовилась «испить чашу страданий». Но все же не забыла оправить прическу и туалет. Мало ли что...
Гувернантка Катюша, наслышанная о подвигах внезапного гостя, проводила его в гостиную, скромно потупив глазки, пулей скрылась на кухне, где цапнула пирожки, и на цыпочках вернулась обратно. Страшно хотелось подсмотреть хоть одним глазком, как капризную и бранчливую хозяйку будет чихвостить симпатичный кавалер в помятом костюмчике. Вот уж отольются Матильдихе Катюшины слезки! Будет, что девчатам рассказать во дворе. Тот-то ждет потеха. В ожидании зрелища, барышня с аппетитом надкусила выпечку с яблоком и припала к замочной скважине.
Матильда встретила свою погибель, как и подобает воспитанной даме, а вовсе не базарной купчихе: парадно выпрямив спину, благостно скрестив руки ниже талии, и соорудив такую улыбку всепрощающей мученицы, что иной, более чувствительной натуре, чем мы, уже бы захотелось подмочить платок. Изогнутый контур губ и печальная поволока глаз как бы говорили: «Я в вашей власти, но гордость мою не сломить». Ну, или что там придумывает женщина, когда хочет изобразить себя беспомощной, но симпатичной.
Гость не стал грозить расстрелом, заточением в каземат, и даже не сломал пустякового стула. В общем, повел себя не совсем так, как нафантазировала мадам. Наоборот: мило поклонился, спросил о самочувствии и очаровательно улыбнулся. Матильда разгадала коварный план: конечно, хочет усыпить ее бдительность и нанести беспощадный удар. Что ж, она готова... Позвольте, да ведь он завел усы! Чтобы это значит для ее судьбы? А впрочем – ему пойдут... Да, надо же вернуться к страданиям...
– Пришли сообщить, господин коллежский секретарь, что меня высылают из столицы, а все имущество будет продано с молотка? – с грустной обреченностью спросила она. Сложная и наполненная внутренним смыслом интонация Матильде удалась исключительно.
Родион почесал намечающийся ус, который беспокоил с утра, и заверил, что страшных последствий можно избежать. При некоторой помощи следствию.
– Что я должна сделать? – опять проникновенно спросила обреченная женщина.
– Ответьте на простой вопрос.
– Извольте. Я готова ко всему...
– Как выглядели призы, которые у вас украли?
К такому повороту Матильда оказалась вовсе не готова. Да ведь столько раз уже говорила, умоляла найти, а этот чурбан спрашивает теперь, как они выглядят? Что ж, пусть издевается над беззащитной женщиной. Госпожа Живанши отошла к комоду и вернулась с бархатными коробочками, на которых золотые иголки закручивали вензель канителью.
Под крышкой Родион обнаружил узкое ложе, расширяющееся полукругом.
– Что тут могло храниться?
О, мой бог, как глупы порою бывают мужчины! Ну, разве могут они представить элегантную награду, а не какой-нибудь варварский кубок с лавровыми ветвями, в котором капусту квасить.
– Я модистка, – напомнила Матильда. – Во Франции, где училась искусству моды и провела счастливейшие годы, и где полиция, между прочим, не позволяет себя вести разнузданным образом, а напротив оказывает всяческую поддержку...
– Так что там было? – перебил разнузданный полицейский.
– Я принимала участие в конкурсах модных домов и занимала призовые места...
– Шесть раз брали третье место?
– Я не лошадь на скачках, чтобы... Откуда узнали? – не совладав с любопытством, спросила Матильда. – Об этом писали только в парижских газетах. У меня сохранились вырезки. Хотите, покажу? Они дороги мне как память...
Не утруждая даму, Родион извлек пучок вещественных улик.
– Эти?
Вздох радости вырвался из измученной груди.
– Мои булавки! Мои дорогие награды... – запричитала Матильда и даже порывисто бросилась, но застыла в сомнении: – Позвольте, здесь только шесть...
– Сколько не хватает?
– Самой ценной: награду после стольких лет неудач... Позолоченная булавка за победу в 1890-м году.
– Значит, номер один... – повторил Родион. – И булавка убивает вернее ножа.
Матильде послышалась какая-то невероятная глупость. Совсем мужчины не разбираются в тонкостях дамского туалета. Ну, как булавка убить может? Даже смешно. Уколоть – да и только.
– Эти награды были украшением моего салона, – сказала Матильда. – Я готова была целовать их...
Если бы она знала, откуда их вытащили, то целовать расхотела бы, а вот обморок был бы гарантирован. Родион проверять не стал, а спросил:
– Они хранились в этих коробках?
– Разумеется, нет! Я сделала шелковую подушечку, и так элегантно воткнула, будто корона вышла.
Кровожадно, как показалось Матильде, Родион улыбнулся и задал совсем дурацкий вопрос:
– Какие цветы были в букете, который отослали на именины Авроры Грановской?
– Только розы, разумеется. Ее любимые белые розы...
Какой странный юноша. И повел себя совсем странно: не отдал драгоценные булавки, а засунул в пиджак, и, не прощаясь, побежал к двери.
– Господин Ванзаров! – изумилась мадам Живанши.
– Простите, не сейчас, после...
– Но как же мои призы?
– Найдем. Обязательно, найдем, – торопливо проговорил странный чиновник, и, наградив лоб зазевавшейся горничной приличным тумаком двери, покинул квартиру.
Дамы остались крайне недовольны визитом. Матильда так и не узнала судьбу салона, а Катюше пришлось лечить шишку медным пятаком. И никакого развлечения.
2
Заботливого секретаря на месте не оказалось. Может, выскочил по срочному поручению, а запереть забыл. Отзвонив раза три, Родион обратил внимание, что створки держатся неплотно, словно предлагают не церемониться.
В приемной царил рабочий порядок и покой. Будто еще мгновение назад помощник сидел на рабочем месте, вон, даже перо на открытой чернильнице, а теперь взял и растворился.
– Кто там? – спросил голос, приглушенный портьерой.
Ванзаров вошел без объявления.
– Вы вовремя...
Доктор восседал за рабочим столом, положив руки перед собой, как египетский сфинкс. Спина плотно
