что не сказать «ангельское» — невозможно.
— Извинился за то, что вернулся без спроса, — с некоторой запинкой ответил Викто?р.
— А он что сказал?
— Говорит, пустяки.
— О, как мило. А вы боялись. Теперь попросите его подтвердить, что с девяти до одиннадцати находились в этой мастерской.
Княжевич развернулся к портному, смотревшему поочередно на гостей, как филин в ясный день:
— Bitte bezeugen Sie, da? ich mich bei Ihnen zur Anprobe aufgehalten habe. Wir hatten doch einen Termin vereinbart. Das ware au?erst wichtig. Ich werde mich auch erkenntlich zeigen, und unverzuglich vier weitere Anzuge in Auftrag geben.[19]
Кажется, почтенного мастера никогда не приводили в такое изумление. Даже когда он впервые пересек границу Российской империи и честный таможенник хотел содрать с него сто рублей золотом за незаконный ввоз иголок. Господин Сампфельд буквально не мог рта закрыть, так и стоял с приоткрытым.
— А сейчас что спросили?
— Перевел ваше пожелание, — очень тихо ответил Княжевич.
— Что же он молчит? Или не может подтвердить?
— Может, конечно, может все подтвердить, — довольно громко сказал Виктор Геннадиевич.
— Наверно, перевели плохо, давайте я попробую… — и, вежливо кашлянув, чтобы обратить внимание Сампфельда на себя, Родион произнес: — Oh ja, bestatigen Sie dies, wenn Sie gedenken sich strafbar zu machen — dies ware namlich eine Falschaussage. Wenn Sie nicht vor Gericht gestellt werden mochten, sollten Sie mir umgehend Einblick in Ihr Gastebuch gewahren.[20]
Бывший студент говорил слишком правильно, как человек, не имевший живой практики, а все больше изучавший язык по книгам. Однако этих знаний оказалось достаточно. Особенно для Княжевича. Приятный господин издал жалобный звук, как мышь под каблуком городового. Или в когтях филина. Как угодно.
— Гаспада! Я прекрасно понимайт руски ежик! — заявил Сампфельд. — У вас, гаспадин…
— Ванзаров…
— …Фанзароф, очень чисты ежик. Давно такой не слышайт. Литературный… Но моя запись — это моя дело. Клиентов нельзя беспокойть. А ви… — портной оборотился к Викто?ру, — что за шутку тут шутить, Княжеч? Какой жизни смерть? Почему не изволил бить на примерка? Это нарушение! Допускать нельзя. Нужен порядок. Ваша запись на девять тридцать. Пачему опоздайль? У меня каждый час написан. Клиенты ждут.
— Карл Густович! — молитвенным образом воззвал Княжевич. — Ну, скажите, что я был у вас! Что вам стоит…
— Скажу так: не пришли на примерка. Это нарушений.
— Умоляю!..
— Не умоляйт. Не есть порядок. Когда желайте иметь четыре костюм?
— Новые одежды вашему клиенту понадобятся теперь не скоро, — ласково пообещал Родион. — Лет эдак через пять-семь, да и то если с каторги вернется. Однако не смеем более отрывать от работы, герр Сампфельд. Теперь буду знать, к кому обратиться за хорошим костюмом.
— Да, ви обращайте, как будет угодно! — милостиво позволил Карл Густович. — Славный юный человек! Ежик — как книга!
— Auf Wiedersehen, Herr Sumpffeld!..[21] Княжевич…
От треска запираемого замка Викто?р вздрогнул всем телом, словно за ним уже захлопнули тюремную камеру.
— Простите… — прошептал он.
— Имеются еще алиби в запасе? — спросил Родион дружелюбно.
— Я соврал… Это глупо, признаю. Но не мог же вот так сразу, первому встречному, рассказать, что…
— Но теперь, когда мы близко познакомились на почве немецкого языка, вам ничто не должно мешать.
— Такая глупость вышла… — сказал Княжевич и тут же полез за новой папиросой. — Признаюсь, ловко меня поймали. И говорите так чисто. А еще полицейский… Я все расскажу… Но вы должны пообещать мне, как мужчина мужчине, что об этом не станет известно моей жене…
— Обещать ничего не буду, но съездить и проверить можем. Полагаю, это где-то поблизости, — сказал Ванзаров, чем вызвал у старшего городового легкое недоумение. И чего возиться с этим прыщом? Скрутить — и в кутузку. Там все расскажет.
С жадностью прикурив от серебряной зажигалки и насытившись дымом, Викто?р сказал:
— Да, совсем рядом. На соседней улице… Два шага дойти.
Но Ванзаров пожелал проехать.
Приняв пассажиров, Спиридон тронул вожжи и отправился в большой объезд через два квартала.
На улице, называемой Большой Мастерской, Княжевич попросил остановить у дома несколько обшарпанного вида. Уверенно взбежав на последний этаж, не вынимая папиросы изо рта, приблизился к двери, на которой не было номера.
— Надеюсь, она еще дома, — сказал он и размашисто постучал.
Ничто не указывало, что гостям здесь будут рады больше, чем у портного.
Последовал стук еще более решительный, а папироса полетела в лестничный проем.
— Алиса, открой, это я — Викто?р! Я вернулся!
Внутри что-то заскрипело, и глубоко старческий голос испуганно спросил: «Кто там?» Княжевич удивленно спросил:
— А это еще кто там?
Нечасто встретишь гостя, который не узнает хозяев. Блестящий парадокс пришел в голову не только городовому, но и Ванзарову.
— Быть может, дом перепутали, этаж или квартиру? — мирно спросил он.
— Ничего я не перепутал! — огрызнулся Викто?р. — Глупость какая-то. Позовите Алису!
— Да что вам надо… — ответили за дверью.
Голос пожилой дамы звучал тихо, но отчетливо, словно говорили в замочную скважину. Нагнувшись, Родион сказал в прорезь:
— Будьте любезны открыть. Сыскная полиция.
Волшебных слов оказалось достаточно. Створка медленно распахнулась.
В первый миг старшему городовому показалось, что лицо хозяйки квартиры зависло в воздухе, как привидение. Болотников оторопел, но сразу понял ошибку. Случился оптический фокус, каким часто пользуются на сцене. На фоне темного проема старушка, одетая в черное монашеское одеяние, казалось, не имела тела. На Ванзарова она смотрела снизу вверх, доставая макушкой ему до груди. Ни страха, ни удивления, ни интереса не появилось в прозрачных глазах. Словно все мирское давно перестало иметь для нее какое-то значение.
— Что-то случилось? — спросила она шелестящим, как сено, голоском.
Родион представился, стараясь отчетливо проговаривать слова, но, кажется, со слухом у богомолки было в порядке. Она в ответ назвалась матушкой Паисьей.
— Госпожа… Извините, матушка Паисья, этот господин, — Ванзаров указал на Княжевича, — уверяет, что сегодня утром с девяти до одиннадцати был у вас.
— Какой господин? — не поняла старушка.
Ей указали мужчину в мехах.
Матушка быстро перекрестилась:
— Свят-свят… ересь какая. Одна живу, никого к себе не пускаю. Нечего тут мужчинам делать…
— Позовите Алису! — рванулся к проему Княжевич, но на взлете был пойман лапищей городового. Его возвращение напоминало падение спиной в пропасть.
Паисья прижалась к косяку:
