указывал на родство душ, его и Френсиса. «Сааб» и «Гардиан», все равно что масонское рукопожатие. Только наш «сааб» сошел с конвейера лишь год назад и сверкал темно-синей краской. А теперь, как всегда, мое сердце учащенно забилось в предвкушении встречи. И я осознала, отчего кожа покрылась мурашками, что лишь по чистой случайности оказалась в более выгодной позиции, чем он. Повернись шестеренки колеса фортуны еще на несколько зубцов, и уже я стояла бы у окна, отдернув занавеску, с замиранием сердца, словно от этого зависела моя жизнь, дожидаясь его приезда. Я помахала рукой и улыбнулась. О да, мы с легкостью могли поменяться ролями. Я в любой день могла бы стать Эдуардом Хоппером.
Я постаралась сгладить острые углы. Посмеялась над его появлением в отеле, спросила, где он взял эту одежду, костюм, блейзер, и он ответил, что в магазине, торгующем поношенными вещами. Я сказала, что хочу, чтобы он почаще ходил в блейзере. Только в блейзере. Но он не рассмеялся. И радость от встречи со мной быстро испарилась. Сначала он извинился, сказав, что в Бате повел себя как законченный эгоист, потом взял извинения назад, заявив, что не стоило мне вообще туда ехать, потом захотел узнать в подробностях все, что мы делали в этот уик-энд, потому что лучше знать, чем не знать, потом сказал, что ничего не хочет слышать. Он поставил воду для кофе, пока она грелась, забыл про нее и налил нам обоим виски, буквально погнал меня в спальню, а когда мы легли, сел и вновь спросил, что мы с Френсисом делали.
– В субботу во второй половине дня мы погуляли. Вечером посмотрели «Волшебную флейту», а в воскресенье утром…
– Что вы делали в постели?
– Спали.
– Ты с ним трахалась, когда я вошел в ваш номер.
– Он – мой муж.
– Ты получила удовольствие?
– Не следовало тебе приходить.
– Ты получила удовольствие?
– Он – мой муж.
– Благодаря мне ты ловишь с ним лишний кайф? Если мы займемся этим сейчас, будет это более возбуждающим?
– Я ухожу.
– И как тебе с ним… сейчас?
Когда я отказалась отвечать, он задал следующий вопрос:
– Как ты можешь заниматься этим с кем-то еще?
– Он – мой муж, – устало, страдальческим голосом ответила я.
Мэттью спросил, означает ли это, что между нами все кончено.
– Я тебя люблю, – ответила я. – Я хотела быть здесь, как сейчас, с тобой, с того самого момента, как увидела тебя в этом чертовом Бате. Лучше бы я не ездила туда… лучше бы…
Мы были на грани слез, в слезах, не знаю.
– Я не уверена, что смогу жить так дальше, – вырвалось у меня.
– Ты хочешь поставить точку?
Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь кусал палец. Читала об этом в книге, но Мэттью глодал боковину своего большого пальца, как голодный пес.
– Мысль о том, чтобы поставить точку, мне и в голову не приходила. Вопрос в том, как продолжить. Ты и представить себе не можешь, что все это для меня значит… ты обижаешь человека, до которого тебе нет дела, но он – мой муж.
– Это я уже слышал.
Он продолжал глодать палец и смотреть на меня, а потом внезапно задал главный вопрос. Вопрос, которого до сего момента мне удавалось избегать. Неизбежный вопрос.
Полагаю, я его ждала. Но продолжала надеяться, что ему удастся не задать его. У него не получилось. Действительность порушила его наивные представления, будто у нас с Френсисом платонические отношения. И уверенность в том, что так будет и дальше. Он явно не хотел меня ни с кем делить. Долго смотрел на свои руки, касался ладоней, словно хотел убедиться, что они выдержат вес грядущего.
– Так когда ты намерена уйти от него?
– Я бы хотела выпить кофе.
– Дилис, когда ты уйдешь от него?
– Давай не будем…
– Когда ты уйдешь от него?
– Ты говоришь, что я должна выбирать?
– Я спрашиваю, когда ты уйдешь от него?
Когда у тебя нет точного ответа, ты замираешь. Теперь я знала, что чувствовал Майкл Говард, когда Джереми Паксман четырнадцать раз повторяет: «Ты это сделал или ты этого?..»
– Я не знаю…
– Когда?
