И пыльный свиток, печальный список шуршит так сухо, И совесть-повесть стучится глухо ночным дождем. Ночные тени лежат в больницах, окопах, тюрьмах. Над горем мира, над миром горя лишь ветер ночи. Гонолулу, 1965 * * * О душа, ты полнишься осенним огнем, Морем вечереющим ты полна. Души-то бессмертны, а мы умрем – Ты бы пожалела слегка меня. Смотришь, как качается след весла, Как меняется нежно цвет воды. Посмотри – ложится синяя мгла, Посмотри, как тихо – и нет звезды. Хоть бы рассказала ты мне хоть раз, Как сияет вечно музыка сфер, Как переливаясь, огнем струясь, Голубеют звуки ангельских лир. Канзас, 1963 * * * Человек… мыслящий тростник.
Блез Паскаль
Я помню пшеницу, ронявшую зерна, На пыльной бахче дозревавшие дыни. Я помню подсолнечник, желтый и черный, И краски настурций, герани, глициний. Я помню оливы (в Провансе? в Тоскане?), Я помню – над Рейном поля зеленели. И яблони помню (тогда, на Кубани…), И в Дании поле. Ответь, неужели Пшеница падет под ударами градин, И черные кони помчатся, оскалясь, И будет растоптан земной виноградник, Растоптан тростник неразумный Паскаля? Канзас, 1963 * * * Там, куда прилетят космонавты, Там не будет весенней сирени, Там не будет осенней брусники. Ни черники, запачкавшей руки, Ни сереющей вербы в стакане, (Зайчик солнца и зайчики вербы). Золотое Руно аргонавты Непременно найдут, я уверен, В синеватых долинах Венеры. Но не будет на дальней планете Ни веселого лая собаки, Ни окна в голубом полумраке, Ни грачей на сыром огороде… Канзас, 1964 * * * Ты уже забываешь, ты скоро забудешь (в огромном райском сиянии), но ты еще помнишь толчею предвечерних мошек и блеск паутины на сохлом терновнике. Ты помнишь зелёный мох между ржавых банок, а после – осень, неровный полет одичалых клочков бумаги и чёрные щепки в дрожанье тусклой реки. Ты помнишь холод,
