— Основной задачей «Каскада» было не допустить свержения правительства Бабрака Кармаля и отстранения от власти народно-демократической партии (НДПА). Как это делать, зависело, в первую очередь, от нашей импровизации.
Врагов у Кармаля было множество — от ЦРУ до своих же однопартийцев. Поэтому без работы «Каскад» не простаивал. Двум сотням офицеров КГБ приходилось вести работу с огромной агентурой, просчитывать каналы поставок оружия, обнаруживать банды, склады оружия и многое другое. Каждый день о результатах работы группы я докладывал лично генералу армии Ахрамееву. Однако, несмотря на все усилия, ситуация накалялась.
— С каждым днем я все отчетливее видел, как нарастает
враждебность населения к кабульским властям и рикошетом к советским войскам. Борьба за власть шла не по человеческим стандартам — жестоко, кроваво, дикими, нецивилизованными методами. Авторитет Кармаля пддал катастрофически быстро.
Офицер М.:
— Как это оговаривалось в штабе, я предложил командиру воевать на стороне режима Кармаля. Реакция на это была бурной: бородатый вскочил, заорал, что это оскорбление, и велел меня расстрелять. Я даже испугаться не успел. Только смотреть старался в сторону от наставленных на меня автоматов. Но когда они уже щелкнули затворами, командир дал отбой, и мы продолжили переговоры. После этого за время беседы меня «убивали» еще четыре раза.
Постепенно я начал чувствовать, что душмана удалось убедить. Он все так же хватался за автомат и вытаскивал из ножен финку, но я все вернее ощущал, что дело двинулось и уж хотя бы не нападать на наших я его точно уговорю. Бородач даже торговаться начат. И тут меня ждал сюрприз, от которого я чуть не поседел: в самый пик диспута послышатся гул, а уже через минуту позиции банды бомбили наши советские самолеты.
В. Сопряков:
— Контакты с главарями банд, особенно теми, которые еще не успели вымазаться в крови, — дело обычное. «Начинающих» склоняли к сотрудничеству с «Каскадом» и направляли на борьбу с непримиримыми. За «смену ориентации» душманам предлагались рабочие места, гуманитарная помощь или еще чего-нибудь — по ситуации. Чаще в качестве компромисса предлагалось или вообще не вступать в войну, или уж, по крайней мере, не нападать на советские войска К счастью, во время переговоров ни один боец «Каскада» не погиб. Специалисты рассказывают, что в самом начато разговора душманским лидерам стоит намекнуть, что советская разведка прекрасно осведомлена о всех членах семьи повстанца и о том, где все они в данный момент находятся. Каскадовцы могут вспоминать о пережитом часами. Просто волосы дыбом встают.
Офицер М.:
— И вот после этого натета мы с душманами из щелей вылезаем. Я смотрю на бородатого и только руками развожу — ну что тут скажешь. А он тоже откуда-то из-под скалы вылез. Злющий, как черт. Посмотрел на мои руки разведенные, засмеялся и тут же согласился на все мои условия. Меня после этого, когда я уже к своей машине вернулся, просто истерика била.
Подполковник Александр К.:
— Самое страшное? Пожалуй, две вещи. Мерзкие афганские мухи, которые переносят такие же мерзкие болезни, и агента потерять. Источник информации пуще глазу берегливо время обстрелов прикрывати, из переделок вытаскивати. Меня чуть не пристрелили, пока я агента своего прикрывал. Он у меня хромой был, быстро бежать не мог — вот я и отстреливался короткими очередями минут пятнадцать. Хотя, может, и гораздо меньше. У страха ведь глаза велики.
Воспоминания об отце
В одной из глав книги есть рассказ о советском военном разведчике и военном дипломате Ляхтерове Николае Григорьевиче. Публикуемые ниже воспоминания написаны его дочерью — женою разведчика Вадима Сопрякова — Лидией Николаевной. Вслед за ними публикуются фрагменты ее интервью газете «Комсомольская правда». Думается, что и воспоминания и довольно откровенная беседа с корреспондентом «толстушки» будут интересны читателю, поскольку они весьма колоритно передают дух эпох работы обоих разведчиков и, безусловно, расширят представления читателя о жизни и быте как самих разведчиков, так и их семей.
Эти воспоминания об отце начинаются со времени его учебы в Военной академии имени М. В. Фрунзе. Помню большую светлую комнату в общежитии, где с нами жила и моя бабушка Помню стол, вечно заваленный книгами. Каждый раз, когда я просыпалась ночью, передо мной было лицо отца в зеленоватом отблеске настольной лампы. Занимался он тогда до трех-четырех ночи. Мама тоже работала по семь часов, а вечером убегала на хор. Она всегда была полна энергии. В праздники слушатели собирались вместе. Пели, танцевали. Никогда я не слышала ссор или повышенного голоса отца Это уважение в семье друг к другу и к детям сохранилось и впоследствии.
По окончании академии мы переезжаем в только что построенный для работников Генерального штаба дом. В те годы этот семиэтажный дом № 13 на Плющихе считался элитным. Здесь жили офицеры, генералы и маршалы. Среди них: полковник Степанов, генерал Попов, полковник Лукманов, генерал Маслов, маршал Рыбалко и другие.
Здесь же в моей детской душе поселилось ожидание чего-то плохого. Может быть, это был просто страх. Шел 1937 год. Иногда мы слышали разговоры взрослых о «черном вороне». Если отец задерживался, мама не спала Вечерами дети собирались в широких коридорах, покрытых отличным паркетом, который сохранился до сих пор, и перешептывались, передавая новости.
Вчера забрали мать нашей подружки. Она работала за границей. Мы бегали к ней в квартиру, смотрели на красивые заграничные куклы. В каждой кукле нам мерещились шпионские сведения, заделанные в фарфоровых ручках и туловище игрушки. «Шпионы, шпионаж» — насколько это страшное, ползучее слово, как змея. Это понимаешь только сейчас. «Никто не мог вступиться за обвиняемого тогда, — говорит отец. — Каждый день мы ждали своего собственного ареста».
Год спустя, когда отец стал работником Генштаба, участились его отлучки из дома. Сначала на неделю, потом на месяц. «Папа в командировке», — говорила мама. Отец всегда возвращался веселый, с небольшим чемоданчиком, но всегда с подарками. Часто он привозил «оттуда» пластинки. Это были и Лещенко, тогда почти запрещенный, и Карузо, Пампанинни и другие знаменитые итальянские оперные певцы. Эти пластинки сохранились в семье до сих пор. А Лещенко кто-то «унес», когда мы были в эвакуации. К приезду отца собирались гости. Меня с братом не допускали на эти встречи друзей-коллег, но иногда и я присутствовала при разговорах. Помню, отец рассказал о своей поездке в Италию, после чего раздался взрыв хохота. Только шестьдесят лет спустя он объяснил многое более подробно. Речь шла о встрече с агентом в Риме. Отец, как было условлено, должен был встретиться на площади перед собором Святого Петра Агента не было видно. Наконец-то он увидел его голову (агент был около двух метров роста), торчащую из знаменитого по тем временам итальянского туалета Лишь по выходе из туалета, поменяв несколько заранее обдуманных точек, они встретились в парке и обговорили все детали операции.
Таких поездок было много — по всем странам Европы.
Однажды нам сказали, чтобы мы готовились к отъезду в Венгрию. Отец уже был там, исполняя обязанности военного атташе при посольстве СССР. Послом Советского Союза тогда был Шаронов. При первой встрече с послом и его женой за обедом началось мое дипломатическое воспитание. Папа говорил потом, что он не знал, куда провалиться от стыда за мое с братом поведение. Стол, как говорится, ломился от всяких заморских яств, а мы с братом набросились на кислую капусту и чуть не подрались.
Заграничная жизнь резко отличалась от нашей родной. Мы это понимали. Нас поселили в дом, сделанный мужем известной тогда актрисы Франчески Галь. В феврале 1941 года она присутствовав на большом приеме, устроенном нашим посольством по случаю Дня Красной Армии. Затем, не захотев жить в
