На стук долго не отзывались. Потом вышла баба в наброшенном тулупе. Коротко переговорив с ней, Перхуша все понял и, довольный, воротился к доктору:
— Так и знал, барин! До рощицы доедем, а там развилье, наша — направо! И прямой тракт, прямо до вашего Долгого, никуды не сворачивать! Всего-то четыре версты!
— Отлично, братец! Преотлично!
— До сумерек развилье найдем, а там и слепой доедет!
— Поехали! Поехали!
Они уселись, запахнулись и покатили. Старый Посад быстро кончился, дорога пошла кустарником, мелькнули из-под снега темные бобылки камыша.
«Вот как! — качнул головой Перхуша. — И камыша посадские не режут. Хорошо живут!»
Он вспомнил, как они с покойным отцом по осени резали камыш, а потом вязали его и крыли камышом избу. Каждый год на крышу подкладывали камыша. И крыша была толстой и теплой. А потом сгорела.
— Козьма, скажи мне, братец, что для тебя в жизни самое главное? — вдруг спросил его доктор.
— Главное? — заулыбался по-птичьи Перхуша и сдвинул с глаз шапку. — А не знаю, барин... Главное — чтоб все было ладно.
— Что значит — ладно?
— Ну, чтоб лошадки здоровы были, чтоб хлеба было на что купить... да и самому чтоб без хворости.
— Ну, хорошо, допустим, что лошадки твои здоровы, сам ты тоже здоров, деньги есть. Что еще?
Перхуша задумался:
— И не знаю даже... Думал как-то пасеку завести. Хоть бы домика три.
— Допустим, завел ты пасеку. Что еще?
— А чего мне еще! — рассмеялся Перхуша.
— Неужели, кроме этого, тебя больше ничего не интересует?
Перхуша пожал плечом:
— Не знаю, барин.
— Ну, чтоб ты хотел в жизни изменить?
— В своей-то? А ничего. Мы своей жистью довольны.
— Ну, а может, вообще в жизни?
— Вообще? — Перхуша почесал лоб рукавицей. — Чтоб злых людей поменьше было. Вот чего.
— Это хорошо! — серьезно кивнул доктор. — Не любишь злых?
— Не люблю, барин. Я злого человека за версту объеду. Я как со злыднем столкнуся — словно заболею. Рвать тянет, будто падали наелся. Вон, мельник этот. Как его увижу, как заслышу — тошнота такая подступит — два пальца в рот совать не надо. Не понимаю я, барин, зачем людям зло.
— Злых людей не бывает. Человек добр изначально, ибо создан по образу и подобию Божиему. Зло — ошибка человека.
— Ошибка? Да больно много этой ошибки-то. Я вон, мальцом был когда, не мог видеть, как кого секут. Меня секли — пожалуйста, поплачу, и все. А когда кого раскладывать на лавке начинают, мне прям плохо делалось, чуть не падал. А подрос когда, как драку увижу — так тоже плохо, словно бревна ворочаю. Тяжкая это ошибка, барин.
— Тяжкая, братец, тяжкая. Но добра в жизни гораздо больше, чем зла.
— Вроде побольше.
— Добро, добро важно!
— Добро важно, а как же. Делай добро, к тебе оно и воротится.
— Хорошо ты сказал! Мы вот с тобой едем за тридевять земель делать людям добро! И как же это хорошо!
— Хорошо, барин. Лишь бы доехать.
Они проехали рощицу и оказались на развилке. Обе дороги — и та, что уходила налево в поля, и другая, что поворачивала вправо в кустарник, — были занесены, и по ним никто не проезжал.
— Вона наша колея! — Перхуша решительно наклонил правило вправо, самокат с легким скрипом свернул и пополз по занесенному пути.
Доктор только теперь заметил, что уже вовсю смеркается. Он достал часы. Было шесть ровно.
«Как же так? — подумал он. — Сколько же я пробыл у витаминдеров? Неужели почти шесть часов? Сколько часов действует продукт? Надо было уточнить у них...»
Дорога пошла кустарником. Она была вполне приличной, не шире и не уже других проезжих дорог и накатанной, приметной даже в надвинувшихся сумерках. Метель мела все так же, не ослабевая.
После поворота снег понесло им навстречу. Самокат поехал медленней.
Перхуша правил, лошадки тянули, шурша в капоре. Доктор вглядывался вперед.
Вскоре совсем стемнело. Луны не было. Но это не смутило ни доктора, ни Перхушу. Они продолжали свой путь все так же спокойно и уверенно. Доктору показалось, что сама метель показывает им дорогу, заставляя Перхушу править точно против ветра. Из темноты вырывались снежинки, летели прямо на ездоков, и надо было просто сохранять это направление, никуда не сворачивая.
«Двигаться против ветра, преодолевать все трудности, все нелепости и несуразности, двигаться прямо, ничего и никого не боясь, идти и идти своим путем, путем своей судьбы, идти непреклонно, идти упрямо. В этом и есть смысл нашей жизни!» — думал доктор.
Самокат накренился влево, ткнулся носом в снег и встал. Лошади всхрапели и зафыркали.
— Вот и слетели. — Перхуша слез, пошел по снегу и тут же провалился чуть не по пояс. — Тьфу, пропасть...
Доктор тоже слез, отряхнулся от снега.
— Буерак! — крикнул ему Перхуша из ямы. — Слава Богу, сюда не рюхнулися! Подсобите, барин, выбраться...
Доктор пошел к нему, но сам провалился, кряхтя, схватил руку возницы, потянул. Они заворочались в снегу, помогая друг другу. Сперва доктор вытягивал Перхушу из ямы, потом Перхуша, выбравшись, стал помогать оступившемуся доктору. Ворочаясь в снегу, они кряхтели и чертыхались, доктор потерял малахай, Перхуша подхватил его.
Выбравшись из буерака, сидели на снегу, прислонившись к самокату, отдыхали.
— Надо б толкануть самокат, — попросил Перхуша.
— Толкнем! — бодро мотнул малахаем доктор, приподнимаясь. — Покажи — как!
Перхуша уперся в спинку сиденья, командуя лошадям губами задний ход:
— Пр-пр-пр! Пр-пр-пр!
Доктор уперся с другого бока.
С трудом, после четырех попыток они выкатили самокат из ямы. Отдышавшись, сели, поехали дальше. Дорога шла и шла кустами, потом сползла в низину и растворилась в снежной темноте. Различить ее стало совсем невозможно. Перхуша слез, пошел, стал щупать дорогу ногами. Доктор, взявшись за правило, медленно выруливал за ним. Так они проползли низину, выбрались наверх. И здесь Перхуша потерял дорогу. Он ходил кругами, по колено в снегу, проваливался в ямы, спотыкался, падал, снова вставал. Доктор еле различал его фигуру в темноте.
Наконец, вымотавшись вчистую, Перхуша вернулся к самокату, рухнул на колени, обняв самокат:
— Хос-споди...
— Ну, чего? — щурился доктор.
— Провалилася, как сквозь землю...
— Как провалилась? Куда ж она делась?
— А Бог ее знает... Знать, леший нас водит, барин...
— Дай-ка я пойду сыщу.
— Да погодите вы, барин...
Но доктор решительно двинулся в плюющуюся снегом темноту. Сперва он решил пройти вперед, прямо по носу самоката. Но, пройдя по глубокому снегу шагов тридцать, ничего похожего на утоптанную дорогу не нашел. Он вернулся к самокату и пошел налево. И сразу наткнулся на кусты. Доктор обошел их и пошел дальше, стараясь не откланяться от выбранного направления. Но кустарник снова преградил ему
