– Налей мне пива, – попросил я. – Умоляю.
XXIII. Огонь
Больше всего на этой планете я ненавидел просыпаться. Но за свою жизнь мне приходилось делать это уже больше, чем восемь с половиной тысяч раз. Утро меня будило по-разному. Будило, как гудок уходящего парохода, как телефонный звонок начальства, как холостой выстрел, как скрип монеты по стеклу, как автомобильная сигнализация. Это утро было особенно отвратительным.
Уже рассвело, когда я проснулся на капустной грядке. Хотелось пить. Рядом валялись увядшие подсолнухи. При солнечном свете они и не думали распускаться, и вид у них был настолько никчемный, что ими не заинтересовался бы и Ван Гог…
…Я долго пил воду из шланга. Я знал, что ее качают прямо из искусственного моря, но мне было все равно. Потом пошел на кухню и жевал там кофейные зерна. То ли оттого, что меня мучило похмелье, то ли оттого, что зерна слишком долго находились в жестяной банке, привкус у них казался металлическим. Я вновь попытался заснуть, уткнувшись лбом в холодный корпус газовой плиты, но ничего не получалось.
– Ты что-то ищешь? – услышал я за спиной Анин голос.
– Да вот, сигарета под плиту закатилась. По-моему, Аня мне не слишком поверила.
– Хочешь на яхте покататься? – спросил я в целях профилактики.
– На какой яхте? – удивилась Аня.
– Один приятель приглашал покататься днем на яхте.
– Быстро же ты обрастаешь знакомствами.
– Это потому, что я очень обаятельный человек.
– И скромный… А на яхте, может быть, в следующий раз? Я тебе хотела сегодня показать кое-что там, за затокой...
– А может, все-таки на яхте? – взмолился я – мне очень не хотелось тащиться куда-то за затоку.
– Это очень важно для меня, Растрепин. OK?
Я обреченно кивнул. И для проформы пошарил рукой под плитой. Самым удивительным было то, что я там действительно нашел сигарету. Это даже была не сигарета, а папироса. Папироса называлась «Друг».
Берег искусственного моря укрепляли породы гранита. Бесконечная череда, изуродованных взрывом камней, окаймляла воду, как молотый лед окаймляет рюмку мартини. Время тянулось к обеду, и камни изрядно успели нагреться на солнце: прожилки слюды и вкрапления кварца в них обманчиво блестели.
Перепрыгивая с глыбы на глыбу, мы с Аней двигались вдоль кромки воды уже около часа. В отдалении семенила собака. Если не считать жирных аэродинамичных чаек, нашей троице не повстречалось никого живого.
Ветер отсутствовал и на искусственном море застыл умиротворенный штиль. Видимость была отличная. Даже сквозь темные стекла очков я мог разглядеть противоположный берег. Там, еле заметно, как на плохой фотографии, проступали индустриальные очертания города. Узкие заводские трубы отсюда напоминали маяки. Фабричные сооружения сливались сплошным сиреневым силуэтом. Контуры города возвышались над линией горизонта, как график биржевых курсов над осью координат.
– Это наш город на том берегу? – спросил я.
– Да, – ответила Аня.
– А интересно, смогу ли я туда доплыть?
– Сомневаюсь. По воде туда двадцать километров.
– А по суше?
– Нужно объехать водохранилище. Часа четыре на автобусе. Не меньше.
– А если на корабле?
– На корабле! – засмеялась Аня, – Откуда здесь корабль?
– Но должен ведь быть какой-то речной транспорт.
– Вообще, когда-то, в поселок ходил катер. По воскресеньям: утром и вечером. Ракета. Аюди из поселка ездили в город за скипидаром. Почему-то у нас в поселке не было скипидара, а он зачем-то всем был нужен… Но это было давно, и сейчас катер не ходит…
– Это печально…
– Не расстраивайся, мы уже на месте.
– Ура, – сказал я, впрочем, без особого энтузиазма. Место, куда меня привела Аня, представляло собой узкую полоску покрытого щебнем пляжа. Пляж был усеян брызгами птичьего помета. Наверное, здесь любили ночевать чайки. Кое-где попадались бутылочные осколки. Обрывки водорослей, выброшенные на сушу и выжженные летними лучами до грязно-коричневого цвета, походили на изношенные парики.
Степь, которая тянулась параллельно берегу, здесь неожиданно обрывалась, уступая место лесному хозяйству. В сотне шагов отсюда начинался ельник (к рождественским праздникам, в декабре, его начнут вырубать). Тут же, неподалеку, стоял остов недостроенного санатория. Его белые руины из силикатного кирпича, поросли сорной травой. Он высился над степью, как волшебная гора.
Хвоя, водоросли и степной бурьян в избытке выделяли кислород. А когда кислорода много, мне всегда хочется есть.
