– Не сдается!
Борисыч поднял поломанный велосипед и вскинул его на плечо. Прошел метров десять и опять упал. Затем встал и покатил велосипед рядом с собой.
Я еще лежал какое-то время: может, минуту, а может, и час. Звезды кружились надо мной, как зерна в кофемолке. Землю штормило.
Я встал на четвереньки и сорвал с поля три подсолнуха. «Подарю Ане завтра цветы, – решил я, – Это ничего, что они вялые. Завтра взойдет солнце, они опять распустятся и станут красивыми, как прежде!».
По дороге домой я еще несколько раз спотыкался и валился на проселок. Но я все равно знал, что дойду. Подобный оптимизм – привилегия опыта и тренировки…
Кое-как, почти на ощупь, я таки нашел искомую калитку. Открыл ее со скрипом, боднув лбом, и вдруг почувствовал посылы к тошноте. Меня с изнаночной стороны вырвало на грядки. Как-никак, это было удобрение – мой скромный вклад в развитие отечественного агропромышленного комплекса.
Однако, вопреки ожиданию, легче мне не стало. Я сделал еще пару шагов и рухнул окончательно. Мозг, который несмотря ни на что, до последнего момента продолжал работать на неведомых, альтернативных источниках энергии, теперь ощутив безопасность, медленно отключился, словно разряженный аккумулятор мобильного телефона. И последнее, что я понял той ночью, – это то, что я пьяный валяюсь в капусте. Валяюсь, словно новорожденный.
«Главное, чтобы меня здесь не нашли», – погружаясь в бессознательное, подумал я, и покрепче прижал к груди букет подсолнечников…
U. Трепанация
В штольне было мягко, волосато и шерстисто, как в клубке. Все норы и коридоры покрывал мех хорьков, растущий внутрь. Я шел уже долго. Лабиринт штольни сворачивал резко и непредсказуемо, как вывихнутый и поломанный сустав.
Впереди я услышал яркий свет и заметил железный звон. Свет и звон набухали, как раковая опухоль. Навстречу мне на велосипеде «Турист» неспешно выехал сумасшедший археолог Хмара. На его голове была фашистская каска с шахтерским фонариком. Звонок на руле велосипеда отбивал чечетку металлическим язычком. От колес в хорьковом меху осталась долгая колея.
– Комната трепанации готова. Ты уже все решил? – спросил сумасшедший археолог Хмара.
– Нет. Еще нет. Нужно решать пока есть чем решать. Потому что потом решать мне уже будет нечем, и получится, что все вышло без решения. А так не бывает, – ответил я.
– Третий глаз в черепе – единственный способ пережить ядерную зиму. Спасутся только брахманы.
– В школе нам прочли лекцию, что если в черепе сделать дырку, то станет больно.
Я полез в карманы пальто, чтоб достать конспект и показать сумасшедшему археологу Хмаре доказательство правдивости моих слов. Но карманов стало столько, сколько бывает лап у хорьков- сороконожек: очень много. И в каждом кармане появились еще карманы. И в карманах карманов тоже карманы. И я ничего не нашел.
– Официальная наука лжет! Боль – это жадность. Когда отрезают руку – мозг жалеет о том, что он уже никогда не сможет воспользоваться рукой. Когда болит зуб – это мозг горюет о том, что у него в подчинении скоро не будет зуба. Но когда мозгу дарят дополнительный глаз – он радуется и ликует!
– А что случится, если у мозга забрать мозг?
– Мозгу себя не жалко. Потому что, если он себя потеряет, то значит и жалеть себя уже не сможет. Так как его нет, то и жалеть уже некому и не о чем.
– Тогда, может, лучше – лоботомия!? Чтобы не жалеть. Я слышал, это очень помогает. А?
– Нет. Только трепанация.
Я вздохнул. Трепанация, так трепанация. Я, правда, хотел лоботомию. Но сумасшедшему археологу Хмаре ничего не объяснишь. Ему хорошо – у него каска на голове.
– Следуй за мной, – сказал он.
Его велосипед, по проторенной в хорьковом мехе колее, теперь ехал куда быстрее, чем прежде, и я едва за ним поспевал. Зря я потерял лыжи. Вдруг из ответвления штольни я услышал гламурную музыку. Та-да- да-та-та, та-да-да-та-та ТА-ДА-ДА-ДА!!! Та-да-да-та-та, та-да-да-та-та ТА-ДА-ДА-ДА!!! Та-да-да-та-та, та- да-да-та-та ТА-ДА-ДА-ДА!!!
Я свернул на звук, пролез в проплешину шерсти и очутился в кафе «Лоцман». Аня стояла за барной стойкой. На ней был белый докторский халат, а на шее вместо стетоскопа висел счетчик Гейгера.
– Я тебя ждала, – сказала Аня.
– Мне раздеться? – спросил я.
– Зачем?
– А разве это не медосмотр перед трепанацией?
– Нет. Ты хочешь сделать трепанацию?
– Да. Тогда я переживу ядерную зиму, а мозг не станет жалеть. Если хочешь, я договорюсь, и тебе тоже сделают дыру для третьего глаза.
– Дыры – это плохо. Все беды мира из-за дыр. Озоновая дыра – это очень плохо. Это отверстие в черепе атмосферы.
Тут я понял, что мне ужасно хочется пить. По-моему, у меня во рту тоже выросла хорьковая шерсть. Ее нужно было срочно испортить чем-нибудь. Лучше пивом.
