Раздался глухой гудок клаксона. Нас ждали. Ориентируясь по солнцу, мы вернулись к автобусу напрямик, пересекая клумбы и переступая изгороди.
На обратном пути, в салоне автобуса стало больше воздуха и пространства. Наверное, поэтому люди вели себя менее скованно. Безногая старуха, уже лет десять не покидавшая пределов своей комнаты, сейчас с любопытством смотрела по сторонам – город успел сильно измениться: появились рекламные щиты и неоновые вывески, дорогие иномарки и фасады из металлопластика. Она вслух пересказывала то, что видела, своей слепой подруге, и на их лицах проступало едва заметное ощущение восторга. Вдвоем они очнулись от комы затворничества и радовались окружающим переменам, как школьницы на экскурсии…
Поминки заказали в «Пельменной», в Старом Городе. Здесь вообще очень часто устраивались поминки, унылая обстановка тому располагала. Тусклые окна плохо пропускали свет. На полосатых измятых шторах отдыхали жирные мухи. Поварихи в белых хлопчатобумажных халатах напоминали больше медсестер из ЛТП. Отсутствие вилок, кисельная кутья, которую непременно нужно было пробовать три раза, жидкий борщ, сквозь который просматривался заводской штамп на дне тарелки – все это наводило тоску.
– Пугаешь ты меня, – сказал Степа.
– Почему? – спросил я.
– Ты совсем перестал материться.
– Разве это плохо?
– Это настораживает. Все думаешь о чем-то, а нужно меньше думать и больше материться, тогда все будет в порядке.
– Я ни о чем не думаю.
– Думаешь. И вид у тебя…
– Какой у меня вид?
– Помнишь, ты в меня в детстве кирпичом кинул?
– Ну, помню.
– Так вот: у тебя такой вид, как тогда.
– Не бойся, я не собираюсь в тебя ничем кидать…
– Про тебя в Старом Городе ходят слухи, – Степан зевнул неторопливо, как старый цирковой хищник, а потом потянулся и уточнил: – Говорят, будто бы тебя парализовало…
– Парализовало? – удивился я.
– С месяц назад люди видели, как ты едешь в инвалидной коляске.
– Это был не я.
– А кто же тогда?
– Мой брат-близнец…
Мы выпили не чокаясь. Он водку, я – компот. Варвара Архиповна раздала всем завернутые в кулек карамель и печенье. Степан сунул кулек в карман и сказал:
– Мне пора. Я на работе только на половину дня отпросился.
– Спасибо, что помог.
– Не за что.
– Как жена?
– Не порть людям праздник.
Жена Степана была кореянкой. Я часто любил ее спрашивать, из какой она Кореи: из Северной, или из Южной. Жена Степана почему-то всегда обижалась таким вопросам и говорила, что она из Ростова-на- Дону.
Степан вышел из «Пельменной» и сквозь стеклянную дверь было видно, как он переходит через узкую улицу Старого Города, огибая застрявшие в пробке машины.
– Хороший у тебя друг, – сказала Варвара Архиповна.
– Да, он хороший друг, – согласился я.
Поварихи в белых халатах уносили грязную посуду и смахивали хлебные крошки. Тарелки звенели, их эхо билось о потолок, как эпилептик. На потолке крепились безмятежные пропеллеры вентиляторов. Пенсионеры собирали со столов пустые водочные бутылки.
– Когда это все закончится, нужно будет найти хорошего маклера и продать эту проклятую квартиру, – сказала Варвара Архиповна.
XI. Друг
С тех пор, как успело стемнеть, ливень шел не переставая. Воздух за окном время от времени надрывно ныл прощальным гудком парохода Миллиарды капель-эмигрантов покидали небо и плыли в стремительном и однородном потоке к земле. И каждая из капель должна была умереть: разбиться, растечься, просочиться лишь для того, чтобы затем, испарившись, воскреснуть и вернуться обратно на обетованную тучу. Вернуться рано или поздно, смертью смерть поправ…
Неожиданной зарницей блеснула молния, вспыхнула на мгновение, как огонь зажигалки с неисправным кремнем. Это случилось где-то рядом: воздух загудел особенно громко и тоскливо, а оконное стекло, выдержав удар грома, гулко задрожало, будто в него только что врезался комедийный герой-неудачник. Проснувшись, я вскочил с раскладушки:
