В полдень ветер внезапно сменил направление по часовой стрелке, что вынудило меня держать на северо-восток, сделав поворот через фордевинд. Сквозь густые облака показалось солнце, и я взял секстаном его высоту. Это определило широту места, что меня сильно обрадовало. Не успел я закончить вычисления и решить, на какой курс мне лучше лечь, как вдруг ветер зашел с северо-запада на юг. За несколько минут разыгрался сильный девятибалльный шторм. Поочередно убрал грот, кливер и генуэзский стаксель, поставив только штормовой кливер, и счел это вполне достаточным. “Мне очень хочется, — писал я в вахтенном журнале, — чтобы пресловутая отличная видимость, якобы сопутствующая перемене ветра, показала себя на деле! С огромным удовольствием взглянул бы на острова”.
Пока я шел прямо на Ильдефонсо, но теперь решил, что настало время изменить курс и держать посредине между двумя островными группами. Чтобы идти чуть круче к ветру, чем галфвинд, поднял штормовой стаксель и зарифленный штормовой кливер. Барометр за последний час-два неожиданно поднялся на 6,5 миллибара. Надеялся, что ветер перестанет заходить на юго-восток; это было бы очень кстати. К 21.00 ветер упал до 15 узлов, однако периодически усиливался до 36 узлов. Поднял большой стаксель, но оставил только два передних паруса, и скорость в перерывах между шквалами не превышала 4 узлов. Принял решение оставаться под этими парусами, пока не миную опасно близкую землю, столь знаменитую своими “вилливаузами” — шквалистыми ветрами Магелланова пролива.
К полуночи барометр поднялся на 9,5 миллибара за последние 7 часов. Снаружи стало гораздо светлее, и я уже мог отличить океан от неба.
Если навигационное счисление было правильным, то яхта в то время шла в 18 милях к югу от островов Ильдефонсо, а на заре должна была оставить в 12 милях к северу группу островов Диего-Рамирес. Царила такая темь, что стоять вахту было бесполезно. Настроил сигнал об отклонении от курса так, чтобы он предупредил о значительной перемене румба, а будильник поставил на предрассветный час. Затем, уповая на навигационное счисление, улегся спать. Долго лежал в темноте, пока яхта неслась в черную ночь. Я привык двигаться навстречу опасности головой вперед (правда, на “Джипси мот III” приходилось лежать вперед ногами), но страх не проходил. Что будет, если яхта наскочит на скалы? А вдруг она затрещит, содрогнувшись от ошеломляющего толчка, рассыпется на части на камнях и бурунах? Если я доберусь до спасательного плотика, находящегося в центральной части палубы, то смогу ли собрать его в темноте, найду ли насос, чтобы надуть плотик? Наконец я заснул, и очень крепко.
Рассвело в 05.00. Стояло холодное серое утро. Ветер снова сменил направление на вест-тень-зюйд, обойдя горизонт кругом по часовой стрелке. Барометр оставался неподвижным. Нигде ничего не было видно, как, впрочем, и следовало ожидать. Море выглядело сравнительно спокойным. Решил держать прямо на мыс Горн, а не идти сперва 40 миль на юг, как я намеревался сделать раньше, чтобы миновать бурные воды, если начнется шторм. Надо было поднять трисель, и я приступил к делу. Когда этот парус был поставлен, курс изменился на ост-тень-норд. А перемена курса в северном направлении означала поворот к дому, что меня сильно взволновало. Яхта находилась тогда в 40 милях от Горна.
Спустился в кокпит и очень удивился, увидев всего в полумиле от себя какое-то судно. Я был совершенно убежден в том, что если есть на земном шаре такое место, где мне не суждено встретить судно, так это у мыса Горн. Оправившись от потрясения, я понял по однотонной серой окраске, что это военный корабль, вероятно британский “Протектор”. Сначала его появление показалось мне чудом, но, немного подумав, понял, что если этот военный корабль перехватил мой вчерашний разговор с Буэнос-Айресом, когда я рассказывал, как в кромешную ночь стараюсь попасть посредине между двумя группами островов, то ему ничего не оставалось, как встать на полпути между ними. А мне, если мое навигационное счисление не грешило ошибками, следовало держать прямо на судно. Спустился в каюту и вызвал “Протектор” на волне 2,182 килоцикла в секунду. “Протектор” ответил немедленно. Свяжусь с ним еще раз, как только налажу трисель.
Покончив с парусом, спустился в каюту, где оставался довольно долго. Говорил с “Протектором”, затратив на это, к вящей досаде, гораздо больше времени, чем следовало. Плохо понимал, что говорит судовой радист, хотя отлично слышал береговые рации, даже те, которые находились на расстоянии 7000 миль. Не торопясь позавтракал, заполнил журнал, изучил карту и составил план дальнейших действий. Во время завтрака большая волна перекатилась через палубу и до половины залила кокпит. На откачку ушло не меньше четверти часа. К концу завтрака ветер усилился до 40 узлов. В 09.00 поднялся на палубу, убрал трисель и генуэзский стаксель, оставив только штормовой кливер. Когда палубные работы подходили к концу, большая волна подхватила “Джипси мот”, развернула ее и поставила лагом. Другими словами, яхта рыскнула к ветру. Какая удача, что я находился на палубе! Выключив автопилот, быстро направил ее на верный курс. Заниматься этим пришлось, стоя на банке кокпита, чтобы не промочить ноги. Осмотрелся вокруг — мыс Горн был виден очень отчетливо. Он возвышался над океаном, подобно конусу из шоколадного мороженого. К северо-западу от мыса на фоне неба вырисовывался серый остров Эрмите,
В 10.43 записал в журнале:
“Нахожусь к востоку от старика Горна, но не могу взять пеленг: нельзя подняться в кокпит. Пожалуй, пока не стоит снимать дождевое платье. Продолжают налетать 50-узловые шквалы”.
В 11.15 взял пеленг мыса Горн. Сомнений не было: я определенно его миновал. Так как за последние 5 часов 15 минут “Джипси мот” сделала добрых 39 миль, со средней скоростью 7,4 узла, выходило, что я прошел мыс Горн в 11.07,5. Впрочем, в тот момент у меня не было ни времени, ни желания вдаваться в такие тонкости навигационного искусства. Как только яхта поравнялась с мысом, раздался знакомый ровный рев. Одновременно в усилением ветра разыгрывалось и волнение. Эту заваруху в значительной степени следует, по моему мнению, приписать близости мыса Горн, который я обогнул, держась всего на 7,5 мили к югу. Почувствовал приступ морской болезни, апатию и отвращение к любой работе. Хотелось только, чтобы и стихии и особенно люди оставили меня в покое. Я проклинал “Протектор” за то, что он висел у меня на вороте. Особенно меня раздражало, что корабль почти совсем не качало, и казалось, на его палубе можно играть в биллиард.[12]
Будь я проклят, если вру, но как раз в этот момент внезапно раздался гул самолета. Приветствовал его отборнейшей руганью. Я уже писал, что мыс Горн казался мне единственным уголком, где можно было надеяться на одиночество. Кроме того, самолет вызывал у меня дополнительное беспокойство. Не берусь утверждать, но думаю, что у бывших летчиков опасение за аппарат, находящийся в воздухе, становится инстинктивным. Невольно думал: “А что, если он вдруг упадет и разобьется? Как, черт возьми, сумею я вытащить из воды экипаж при такой зыби?” Начал изобретать способы спасения. Тошнота мешала соображать, и я почувствовал большое облегчение, когда самолет наконец скрылся
Это был самолет “Питер-апаш”, на борту которого находились Муррей Сейл от “Санди Тайме”, а также Клиффорд Лутон и Питер Беггин от “Би-Би-Си”. Они прилетели посмотреть на “Джипси мот”. Самолет вел капитан Рудольфо Фуэнсалида, служивший прежде в ВВС Чили. Муррей Сейл писал в газете “Тайме” от 21 марта:
“Полет, предпринятый с целью отыскать и заснять “Джипси мот” в самом опасном пункте плавания, был действительно великолепным, но рискованным приключением. Вылетели мы из Пуэрто-Уильямс, крошечной военно-морской базы Чили. Это самый южный из населенных пунктов Америки.
Пока самолет набирал высоту, отыскивая проход в горах острова Осте, самого крупного из группы Горн, я любовался открывшимся передо мной величественным зрелищем. Зеленые ледники спускались в океан с покрытых вечными снегами гор Дарвин. Когда летели над мысом Горн, его серая пирамида, омываемая бушующим океаном и окруженная полосой прибоя, время от времени проглядывала сквозь завесу косого дождя.
Южнее мыса волны шли на восток серо-зелеными грядами, увенчанными белой пеной. Над головой неслись черные тучи, гонимые штормовым ветром. В 1–2 милях впереди они сливались с дождем и морем в черную непроницаемую стену. Где-то там, за этой стеной, закрывавшей всю южную часть горизонта, находился Южный полюс.
Сначала я увидел “Протектор”, который сопровождал яхту. Корабль сильно валяло на тяжелой волне. Позднее разглядел покрытый солью корпус “Джипси мот”. Яхта, накренясь, стремительно неслась вперед по бушующему океану. Чилийский пилот, капитан Рудольфо Фуэнсалида, отважно снизился до 60 футов, и брызги пены, сорванные с гребней, начали бить в ветровое стекло самолета. Успел разглядеть в кокпите Чичестера. Он, казалось, спокойно готовился к повороту, которым начинался долгий путь на родину.
