'Молодость' Борис Алексеевич подарил мне через много лет, написав на ней: 'Виталию Орлову на память о тех годах, когда выходила эта бедная книжечка, с надеждой на лучшее и с любовью'. Бедной он назвал ее потому, что не было в ней тех лучших стихов, которые он к тому времени написал, а многие вошедшие были изуродованы цензурой. Позже, когда его перестали печатать, он скажет: 'Не печатался, причем, очевидно, и по своей воле. Сказать: 'Я не захотел больше врать…' — значит, врал до этого? Нет, я не врал. Но не мог уже согласиться, чтобы книжки мои выходили в таком виде, в каком они выходили прежде. Хотел говорить именно то, что хочу говорить, а это было невозможно. Надо было без конца уступать, а я уже не мог этого делать'.
Любителям поэзии Чичибабин был известен задолго до выхода первых книг. Я познакомился с ним (и сохранял добрые отношения до конца его жизни), наверное, году в 1962-м. Мои друзья пригласили меня к другому прекрасному поэту — Марлене Рахлиной, чтобы послушать в записи запрещенную тогда Тринадцатую симфонию Шостаковича со стихами Евтушенко. Не глядя друг на друга, уставившись в магнитофон, мы слушали музыку и стихи, от которых мороз по коже. Потом читала свои стихи Марлена, а после нее — Борис. Я сейчас не помню, что из своих стихов он читал, но потрясение от них было вровень с только что услышанной симфонией. Может быть, это были посвященные М.Рахлиной стихи, которые потом были опубликованы? Большой соблазн привести их здесь полностью, но тогда я не успею сказать о Борисе Алексеевиче еще многое, что хотелось бы. Вот только отрывок:
Как известно, судьба поэта сложилась нелегко. В 1942 году он был призван в армию, демобилизовался в июне 1945 и поступил в Харьковский университет, но в июне 1946 года был арестован. Вероятно, кто-то передал кому-то его стихи, в которых, возможно, было что-то, хотя по тем временам особенной крамолы быть не могло. 'За антисоветскую агитацию', как было сказано в приговоре Особого совещания, его осудили на 5 лет, по тем временам срок смехотворный. Он считал, что самые тяжелые годы его жизни были не лагерные, не тюремные, а те несколько лет по выходе на волю, когда тем, которые были осуждены за политическое преступление, нельзя было и думать ни о продолжении учебы, ни о более или менее сносной работе, да и специальности никакой не было. Это тянулось очень долго. Но спасала поэзия:
В этот период он писал очень много, не рассчитывая на публикацию, но читатели ему были нужны. Их заменили ему слушатели. Он читал свои стихи на разных вечерах, встречах, собраниях, а на пороге уже были те самые, знаменитые 60-е годы, когда ненадолго наступила 'хрущевская оттепель', многие поэты вышли на трибуны, а вечера поэзии в Лужниках проходили с конной милицией. Через 30 лет одну из своих книг Чичибабин так и назовет: 'Мои шестидесятые', а в предисловии к ней напишет: 'Дело в том, что поэзию никогда не будет любить такое большое количество народа — это все временное явление. Поэтому для меня не страшно, что кого-то знают мало. Знают те, для кого он писал. Я не думаю, что всем тем, кто аплодирует мне на моих выступлениях, нужна поэзия. Поэзия нужна тем, кто без нее не может жить'. Может быть, поэтому в эти годы он любил приходить в маленький зал только что открывшегося магазина 'Поэзия' и просто почитать свои стихи тем, кто зашел сюда купить новинки. Обычно это была студенческая молодежь, актеры театров, поэты. Нередко приходила обожаемая публикой актриса Александра Лесникова, знаменитая на всю страну, мастер художественного слова. Она присоединялась к Чичибабину, продолжала читать и его стихи, и стихи других поэтов — по просьбе присутствующих. В 1963 году друзья передали в Москву его стихи. Вышел сборник 'Молодость'. Но в это время оттепель уже шла на спад. Вышедшие книги дали возможность Чичибабину в 1966 году стать членом Союза писателей СССР. Одну из рекомендаций дал С.Я.Маршак. Последняя книга вышла в 1968 году, и с тех пор, в течение почти 20 лет, — полное молчание.
Но читатели и друзья всегда у него были. Среди самых дорогих и близких — Александр Галич,
