лилиями:
— Вот… и поставим прямо сюда…
Ваза опустилась на середину круглого стола, накрытого красивой льняной скатертью.
— А где же ваш телескоп? — спросила Вероника Васю, нерешительно стоящего возле пианино.
Он вздрогнул, почесал висок:
— Да вообще-то он не готов… расплывается еще…
Владимир сел рядом с Вероникой:
— Ну что ты скромничаешь, Вась. Представляешь, он соорудил телескоп и по ночам нам покоя не дает, наблюдает фазы Венеры и Луну разглядывает.
— Замечательно, — покачала головой Вероника, а Вася еще больше покраснел, опустив голову. — Так где же ваш телескоп?
— В пизде… — потупясь пробормотал Вася и, подняв голову, добавил: — Знаете, я лучше вечером покажу, когда стемнеет. А то сейчас все равно ничего не увидим…
Владимир примирительно шлепнул рукой по колену:
— Ну ладно. Только, как стемнеет, мы уж тебя попросим показать свое изобретение. А не покажешь — заебем, замучаем, как Полпот Кампучию!
Все, в том числе и Вася, засмеялись.
Нина Ивановна решительно встала:
— Вот что, давайте-ка чайку попьем. У меня пирог с яблоками есть, печенье домашнее…
Она быстро пошла на кухню и загремела посудой.
Владимир смотрел на Веронику усталыми благодарными глазами.
Заходящее солнце посверкивало в зеленоватой воде аквариума…
Вероника осторожно поставила пустую чашку на блюдце:
— Чай у вас, Нина Ивановна, прямо какой-то необыкновенный…
Нина Ивановна тепло улыбнулась:
— Да. Чай особенный. Это нам моя сестра из Грузии присылает. У нее муж — потомственный чаевод. Он на вкус любой сорт назовет. А то еще скажет — пересушен или нет.
— Здорово, — покачала головой Вероника.
Солнце уже зашло, перестав играть в толстом стекле аквариума.
Слабый полумрак наполнил комнату.
— Вероника, возьмите еще пирога, — предложила Нина Ивановна.
— Ну что вы, я уже съела два куска. Спасибо.
— Пирог чудесный, мама, — Владимир коснулся пальцами морщинистой материнской руки.
— Спасибо… — тихо вздохнула Нина Ивановна.
— Наша мама вообще прекрасно готовит, — проговорил осмелевший Вася, шумно прихлебывая чай.
— Ладно хвастаться-то, — усмехнулась Нина Ивановна. — Ты смотри на брюки не пролей…
— Да чего я, маленький что ли…
Вероника посмотрела на небольшую фотографию, висящую над письменным столом.
Нина Ивановна, заметив, тихо проговорила, помешивая чай:
— А это мой покойный муж. Виктор Сергеич.
И помолчав, добавила:
— Он под Севастополем погиб.
Вероника кивнула, посмотрела на Владимира. Он ответил сосредоточенным, спокойным взглядом.
Вася посмотрел в окно, за которым быстро темнело:
— Вот сейчас уже луну видно. Хотите посмотреть?
— Хотим, хотим, — кивнул Владимир, — тащи свою хуевину…
Вася быстро вскочил, громко отодвинув стул, и выбежал.
Вздохнув, Нина Ивановна подперла щеку пухлой рукой:
— Прямо Самоделкин растет. В кладовке мастерскую себе оборудовал, целыми вечерами там сидит. Приемник сам собрал, теперь вот — телескоп…
Владимир вытер губы салфеткой:
— В меня растет разъебай. Я в его возрасте тоже от техники охуевал до зеленой блевоты…
Вася вошел, неся телескоп. Подойдя к подоконнику, он поставил его и повернулся к сидящим:
— Идите сюда, сейчас посмотрим…
Вероника с Владимиром подошли.
Вася покрутил колесико настройки и кивнул:
— Смотрите…
Вероника склонилась к окуляру, посмотрела. Яркая, серебристая Луна была огромной и очень близкой. Правый край ее мутнел, исчезая в темноте.
— Ох, как здорово, — удивилась Вероника и взяла Владимира за руку. — Посмотри. Это замечательно.
Владимир приложил глаз к окуляру:
— Ух ты. Красавица какая… уссаться керосином…
Они долго рассматривали Луну, Вася, улыбаясь, стоял рядом, а Нина Ивановна мыла на кухне посуду, негромко напевая что-то красивым грудным голосом…
Владимир провожал Веронику совсем поздно — автобусы уже не ходили, на улицах было пусто и темно.
Они шли обнявшись, голова Вероники, сладко пахнущая рекой, прижалась к его плечу, шаги гулко раздавались в сырой городской темноте.
— Какой сегодня день, — тихо проговорила Вероника, — как сон…
— Почему? — шепотом спросил Владимир, обнимая ее сильнее.
— Не знаю… — улыбнулась она.
Они пересекли пустынную площадь с двумя яркими голубыми фонарями и свернули на улицу Вероники.
— У тебя такая хорошая мама, — сказала Вероника, поправляя волосы.
— Мамы наверно все хорошие, — засмеялся Владимир.
— И брат милый. С ним хорошо наверно поебаться до изжоги…
Владимир молча кивнул.
Они вошли в сквер, молодые липы сомкнулись над их головами.
В сквере было совсем темно и прохладно. Неразличимые листья слабо шелестели наверху.
Владимир остановился, обнял Веронику и быстро поцеловал в теплые мягкие губы.
Вздрогнув, она спрятала лицо в ладони, тесней прижалась к нему.
— Я люблю тебя, Ника… — пробормотал он в ее волосы, — люблю…
Она обняла его за шею и поцеловала в щеку.
Он снова отыскал ее теплые губы.
Поцелуй был долгим, листья тихо шелестели, слабый ветер трогал Вероникины волосы.
— Милый… — проговорила она, дрожащей рукой гладя щеку Владимира, — как с тобой хорошо… мне так никогда еще хорошо не было…
Он снова поцеловал ее.
Они медленно двинулись по аллее.
Вероника показала рукой в темноту:
— А вон и общежитие. Тетя Клава ворчать будет…
Они подошли к общежитию.
В окнах было темно, только стеклянная дверь подъезда светилась.
Владимир взял Вероникины руки:
— Когда я тебя увижу?
