даже сейчас, когда сквер не закучерявился листвою.
Алеша нетерпеливыми шагами мерял узкую тропку, протоптанную вдоль сквера. Он поджидал Ваську Панкова. Вот-вот должны начаться занятия во второй смене, а Васька все не появлялся.
Сегодня было два урока математики. Иван Сидорович, которого ребята прозвали за хромоту Рупь- полтора, постарался наставить «плохо». У одного Ванька их хоть лопатой греби, а у Семы Ротштейна и того больше.
А ведь станут ребята знаменитыми в стране летчиками-орденоносцами, и соберутся в школе, в бывшем своем классе, и пригласят всех учителей. Иван Сидорович тоже придет на вечер, и поймет тогда, что он не всегда и не во всем был прав…
— Здравствуй, Колобов.
— Здравствуйте, Федор Ипатьевич.
— Историческая встреча! — всерьез констатировал Федя. — Но ты неправ, мой юный друг.
— В чем? — Алеша удивленно разглядывал историка.
— История не арифметика, в ней иногда бывает и дважды два — пять.
Озадаченный Алеша хотел что-то сказать, но в вестибюле тонко заверещал звонок, и Федя заспешил в школу. Федю что-то очень взволновало, и он, может быть, больше говорил с самим собой.
Васька Панков издали заметил Алешу, по-разбойничьи пронзительно свистнул, и Алеша увидел его. Они широко зашагали по тротуару вверх, к горам. А когда завернули за угол дувала, Алеша нетерпеливо коснулся Васькиного локтя:
— Ну! — и насторожился в ожидании.
— Чего нукаешь! — с нарочитой грубостью ответил Васька. — Ничего не вышло. Бумага слабая. Вот.
Он порылся во внутреннем кармане выцветшего от времени пиджака и достал метрику. Он бережно развернул ее, и Алеша увидел большую дыру в середине листа, вокруг которой кругами расходились разноцветные подтеки. У Алеши упало сердце: теперь, прощай училище! Ничего уже не поделаешь, все кончено.
— Как же это? — растерянно спросил он.
— А так. У дяхана руки играют с похмелья. И что-то он тут напутал. Не туда макнул, что ли. Возьми.
Алеша грустно взял злополучный радужный лист, слегка потянул его за края, и лист распался в руках, как пепел. Остались одни жалкие клочья. Алеша скомкал их и с досадой бросил на землю.
— Я тебе что толкую… — заглянув в лицо дружка, сказал Васька. — Ты не горюй, сейчас мы с тобой потопаем. Я знаю куда.
Они долго шли по улицам: Васька впереди, Алеша следом. И оба молчали.
— Ты постой тут, а я смотаюсь, — остановил Васька Алешу у небольшого одноэтажного дома с выходящим на улицу ветхим крыльцом.
Алеше было теперь все равно. Он чувствовал себя обреченным. От Васьки уже не ожидал для себя ничего хорошего. Да и кто выпишет Алеше новую метрику! И он поверил Ваське! Смешно даже. Это все равно, что без экзаменов, за здорово живешь выписать свидетельство об окончании школы.
Васька смело вошел в дом. Видно было, что он здесь не впервые. Алеша поднялся на крыльцо и, перегнувшись через шаткие перила, наблюдал, как ветер кружил и гнал по улице бурые прошлогодние листья. То подхватывал их и нес на своих легких, невидимых крыльях, то озорно швырял наземь, где придется. Подумалось, что вот так же и жизнь носит людей. Давно ли казалось, что все — лучше не надо, и неожиданно, как снежная лавина в горах, рухнули все надежды. И виной тому какой-то совсем незнакомый Алеше мошенник.
Васька ходил долго. И когда Алеше стало невмоготу ждать и он уже решил, что Васька обманул его — вышел из дома черным ходом, — дверь отворилась, и на пороге показалась курносая, милая девушка в белом халате. Она окинула Алешу пристальным взглядом маленьких острых глаз и оглянулась на появившегося следом за нею Ваську:
— Этот?
— Он, — кашлянув в кулак, вполголоса ответил Васька.
— Скажешь, что писал на родину, а там книги за твой год не оказалось. Пожар был. Понял? — торопливо прошептала она. — И что метрика нужна для получения паспорта, который у тебя вытащили.
Алеша согласно кивнул головой, не очень веря в успех. Они прошли мимо сидевшей в коридоре очереди, и девушка втолкнула его в длинную светлую комнату, где он увидел белые, горящие никелем медицинские весы, а на плакатах буквы — от самых больших до совсем крохотных. А еще в углу стояла белая ширма, за которой слышались негромкие голоса.
Алеша нарочито кашлянул, но ему никто не отозвался. Он хотел было присесть на зачехленный белым стул, но передумал.
— Можете одеваться, — донесся ровный мужской голос. И сию же секунду из-за ширмы появился высокого роста доктор в роговых очках и в белой шапочке. Он прошел мимо Алеши к столику, что был в углу комнаты, присел и что-то долго писал, беззвучно шевеля сухими, бесцветными губами. Затем отложил в сторону мелко исписанный клочок бумаги и вопросительно покосился на Алешу:
— По какому случаю? Вас кто-нибудь побил? Нужна экспертиза?
— Н-нет. У меня метрика…
— Снимайте брюки, — приказал доктор, направляясь к Алеше и на ходу поправляя очки.
— Зачем? — растерялся тот. — Это же… стыдно.
— Вы куда пришли? И что вам нужно? — сурово спросил доктор.
— Я насчет метрики…
— Мне некогда. И вы у меня не один. Там очередь, — доктор кивнул на дверь.
— Чего возишься! Снимай быстрее, — сказала выросшая рядом женщина в халате и в такой же шапочке, как у доктора.
Алеша густо покраснел и отвернулся.
— Так сколько же тебе лет? Когда родился?
Алеша прикинул: нужно сказать, чтобы было никак не меньше семнадцати. Но поверят ли?
— Родился я пятнадцатого декабря двадцать третьего года.
— Покажите зубы, — сказал доктор в роговых очках.
Алеша ощерился. Конечно, зубы показать можно. Пусть смотрят сколько угодно.
— Я думаю, что можно согласиться, — сказал доктор. — Значит, пятнадцатого декабря?
Он записал что-то в книгу, потом спросил фамилию и имя. Наконец протянул бумажку:
— Комната напротив.
Алеша с облегчением вздохнул и вышел в коридор. А затем они вместе с Васькой смотрели, как знакомая девушка выписывала справку. Затем она ходила куда-то, очевидно, к доктору в очках, подписывать документ.
— Девочка сто сот стоит! — бросил ей вслед Васька.
— А кто она? Ты ее откуда знаешь?
— Не твое дело.
Некоторые уже побывали на комиссии. Хоть медицинских карточек никому не вручили, ребята примерно знали, кто на чем срезался. Но забракованные все еще на что-то надеялись. Ждали чуда. Авось будет недокомплект, и тогда кое-кого могут взять. И, перебивая друг друга, честили Саньку Дугина:
— Пижон! Глухим притворился.
— Зачем тогда идти на комиссию?
— Фрайер!
— Да я передумал служить, — оправдывался Санька. — Я по натуре своей — штатский. Ну куда мне в армию!
Ванек еще не был на комиссии и переживал. Это было видно по его тонким, бескровным губам, по суетливо бегавшим испуганным глазам.
