— Трудный день.
— Похоже, мы проиграли.
— В плену идеи универсализма.
— Неожиданный поворот событий, «желтенькой» — жить!
— Новые испытания.
— Как погибают пушки.
— Орджоникидзе: «Духом, не падайте!»
— «Разгром» в Кремле. Победа, похожая на поражение.
— Как противостоять «добрым» советам?
1
Утром меня разбудили две мысли о предстоящем выступлении в Кремле и об отправке пушек для испытательных стрельб на военный полигон. Было досадно, что я не смог доказать Сталину необходимость раздельных испытаний — сначала заводских, а затем уж на военном полигоне. Конечно, полигон не будет интересоваться, проведены или не проведены заводские испытания. Его дело дать свое заключение, годна пушка или не годна.
Решил посоветоваться с Павлуновским. С этим и пошел в Главное военно-мобилизационное управление НКТП. Иван Петрович выслушал меня и сказал, что этот вопрос ставить в Кремле не следует. Правительство торопится с принятием на вооружение дивизионной пушки.
— Я знаю, но боюсь, что может получиться не сокращение сроков, а удлинение. Ведь полигон не изменит своей методики, а недостатки могут обнаружиться всякие. К тому же военные, как известно, стоят за универсальную пушку. Все наши слабые места они могут использовать в защиту универсальной. Надо добиться, чтобы пушки сначала отправили на завод для наших испытаний.
Только я произнес последнюю фразу, как зазвонил телефон. Иван Петрович снял трубку.
— Павлуновский слушает… Здравствуйте.
Что-то ему говорили, он отвечал: «Хорошо…», «да…», «будет…»
Положив трубку, сказал мне:
— На станцию, что возле полигона, сейчас выезжают руководители разных управлений Генерального штаба. Хотят посмотреть пушку Ф-22. Поезжайте туда и покажите им ее. Только не опоздайте в Кремль на заседание!
Я буквально побежал на вокзал и с пригородным поездом выехал. Когда прибыл на место, около пушек увидел много военных с тремя и четырьмя ромбами. Никто ничего им не объяснял, а они настолько были увлечены, что даже не обратили внимания на то, что появился кто-то в штатском. Никого из них я не знал, и меня не знали. Осматривая пушки, они громко переговаривались о различных агрегатах и механизмах. Мне хотелось им кое-что объяснить, но еще больше узнать их непредвзятое, непосредственное мнение, и поэтому я стал в сторонке.
Вдруг слышу:
— А ведь пушка-то не подрессорена! Как это мог Грабин так обмануть товарища Сталина?
Все бросились к пушке, нагибались, что-то там исследовали, и каждый подтверждал, что Грабин обманул Сталина. Больше уже ни о чем они не говорили, кроме как о подрессоривании. Слышу, кто-то развивает первоначальную мысль:
— Грабин сказал Сталину, что у пушки большая подвижность, что ее можно перевозить со скоростью до тридцати пяти километров в час. Да, ловко он обманул!
Его тоже поддержали.
Тогда я подошел к ним и сказал:
— Нет, Грабин не обманул Сталина, пушка действительно подрессорена. — И показал им рессору.
По очереди они принялись не просто осматривать, а ощупывать рессору руками. Стоило посмотреть в эту минуту на их лица. Они были поражены тем, что рессоры совсем не видно. После этого посыпались похвалы. Желая подробнее ознакомить их с конструкцией пушки, я начал рассказывать о ее тактических и служебных качествах, сопровождая свой рассказ демонстрацией отдельных механизмов. Они распрощались со мной удовлетворенные, так и не узнав, что я и есть тот Грабин, которого они только что усердно обвиняли в обмане Сталина. Уехал и я на электричке в Москву. Времени было в обрез: не заезжая в ГВМУ, направился прямо в Кремль.
Посередине зала приемной, куда я попал сначала, стоял длинный стол, уставленный бутылками с прохладительными напитками, блюдами с различными бутербродами, вазами с фруктами. Возле стола — стулья, у стен, украшенных картинами, — мягкие кресла, столики с пепельницами Рядом была еще комната поменьше, в которой тоже стояли кресла, стулья и столики с пепельницами.
Пришел я минут за тридцать до обсуждения нашего вопроса. В зале и в смежной комнате было много народу — и военных и штатских. Ни с кем из них я не был знаком и даже никогда не встречался. А они стояли или сидели группами, каждая группа сама по себе, вполголоса о чем-то беседовали
Подходили еще люди Все приветствовали друг друга и держались свободно. Иные, только войдя, сразу же присаживались к столу — видно было, что все они не впервые в этом зале
Минут за пять до назначенного срока пришли Тухачевский, Павлуновский и его заместитель Артамонов, начальник Артиллерийского управления Ефимов, начальник Генерального штаба Егоров, инспектор артиллерии Роговский.
Открылась дверь зала заседаний, и оттуда стали выходить люди. Пригласили нас. Входили по старшинству. Зал заседаний был значительно больше. Один стол стоял поперек, за ним сидел Молотов; за другим, длинным столом, приставленным к первому, — Орджоникидзе, Ворошилов, Межлаук и другие члены правительства. Сталин стоял у окна. Было очень много военных и гражданских специалистов. За столом все не поместились, некоторым пришлось сесть у стен, где стояли стулья и кресла.
Вел совещание Молотов. Он объявил, какой рассматривается вопрос, и предоставил слово комкору Ефимову. Тот доложил кратко. Он рекомендовал принять на вооружение 76-миллиметровую универсальную пушку завода «Красный путиловец». После его доклада выступали военные специалисты, которые поддерживали предложение Ефимова. Затем слово было предоставлено Маханову. Тот кратко рассказал о пушке и подчеркнул большие преимущества именно универсальной дивизионной пушки. После него было предоставлено слово Сидоренко, который рекомендовал свою 76-миллиметровую полууниверсальную пушку 25К. Он хорошо ее охарактеризовал и заявил, что полууниверсальная пушка лучше универсальной и что по этому пути идет и Англия. После него выступали многие, но никто не рекомендовал ни нашу Ф-22, ни даже полууниверсальную Ф-20. Все пели гимны универсальной пушке. Только в ней выступающие видели то, что нужно армии. Сталин непрерывно расхаживал по залу. Несколько раз он подходил ко мне и задавал вопросы, относящиеся к нашей пушке, а также к универсальной и полууниверсальной. Когда он первый раз остановился у спинки моего стула и, наклонившись, спросил: «Скажите, какая дальность боя у вашей пушки и ее вес?» — я попытался встать, но он прижал руками мои плечи: «Сидите, пожалуйста». Пришлось отвечать сидя. Сталин поблагодарил, отошел и продолжал расхаживать.
После выступления инспектора артиллерии Роговского, который высказался за универсальную пушку, Молотов объявил:
— Слово предоставляется конструктору Грабину.
Я даже вздрогнул. До стола председательствующего, куда выходили все выступавшие, шел, как во сне, никого не видя и ничего не слыша. Путь показался мне очень долгим.
Заговорил я не сразу. Трудность заключалась не только в том, что я впервые выступал на таком совещании, но и в том, что специальная дивизионная пушка никого не интересовала. Можно ли было рассчитывать на успех? Не сразу начал я говорить о Ф-22, а взялся сперва за самый корень — за универсализм и универсальную пушку.
