был Нода. Кроме Нода, ни у кого не было такого пронзительного голоса, и никто, кроме него, не носил такой изысканной обуви.
Немного погодя вышел «Красная рубашка» с лампой в руке.
– А, заходи, заходи, – сказал он, – у меня Ёсикава, свой человек.
– Хорошо и здесь, – ответил я, – мне только несколько слов сказать.
Физиономия у него была что помидор. Кажется, они там с Нода выпивали.
– Вы говорили, что мне жалованье увеличат, но я передумал и вернулся сказать, что отказываюсь.
«Красная рубашка», протянув вперед лампу, уставился на меня, но не нашелся что ответить и стоял в растерянности. То ли ему казалось подозрительным, откуда это взялся такой парень, что отказывается от прибавки, то ли его поразило – почему мне понадобилось для этого сейчас же возвращаться, когда я только что отсюда ушел, а может быть, его удивляло и то и другое, – но он так и стоял столбом, открыв рот от изумления.
– Я тогда согласился потому, что вы сказали, будто Кога переводится по собственному желанию.
– Кога едет всецело по собственному желанию, ну… и отчасти по назначению.
– Это неверно! Он хочет остаться здесь. Пусть на прежнем жалованье, но он хочет остаться в родных краях.
– Ты это что, от Кога слышал? – Нет, не от него.
– Так от кого?
– Моя хозяйка слышала это от матери Кога и сегодня рассказала мне.
– Стало быть, тебе старуха хозяйка сказала?…
– Ну да!
– Извините, но она, вероятно, несколько ошибается. И, судя по вашим словам, выходит, что своей хозяйке вы верите, а старшему преподавателю нет? Так по крайней мере все это звучит, значит в таком смысле и нужно понимать ваши слова.
Я замялся. И ловкач же этот кандидат словесности! Здорово выворачивается! Отец частенько говорил мне: «Нельзя все делать наспех, нельзя!» И в самом деле, я, кажется, немного поторопился. Старуха сказала, и я уже моментально помчался к «Красной рубашке», а ведь, собственно говоря, сам я ни «Тыквы», ни его матери не видел и ничего от них не слышал. И когда «Красная рубашка» этак меня обрезал, мне трудно было отразить его удар. Отразить удар я не смог, это верно, но в душе я уже был окончательно убежден в его вероломстве. Старуха хозяйка, конечно, скряга и жадина, но не лгунья и не двуличный человек, вроде него. Что делать?
– Может быть, то, что вы говорите, и верно, – возразил я ему, – но так или иначе, а от прибавки вы уж меня увольте!
– Ну, тогда это совсем смешно! Знаешь, ты вот сейчас специально примчался, и это выглядит так, как будто ты обнаружил что-то позорное в этой прибавке. После моего разъяснения ты убедился, что был неправ, и, несмотря «а это, все же от прибавки отказываешься. Не совсем просто объяснить твой отказ.
– Пусть не совсем просто, но все равно я отказываюсь!
– Ну что ж, раз тебе не нравится, принуждать не стану. Но имей в виду, что такая внезапная перемена решения за какие-нибудь два-три часа, и притом без особых причин, подрывает доверие к тебе.
– Пусть подрывает, наплевать!
– Нет, так нельзя. Доверие к людям – это самое важное! Если бы даже, допустим на минуту, твой хозяин… – Не хозяин, а хозяйка.
– Ну, это все равно… допустим, твоя хозяйка сказала правду, но и тогда твоя прибавка не отразится на заработке Кога. Koгa уезжает в Нобэока. Приезжает его заместитель. Заместитель приезжает на несколько меньший оклад, чем получал Кога. Эту разницу и хотят передать тебе, так что тебе нет надобности кого-нибудь жалеть. Кога будет занимать в Нобэока более высокое положение, чем здесь. А с вновь назначенным учителем с самого начала такая договоренность: он приезжает на более низкий оклад. И я полагаю, что если уж сделать тебе прибавку, то это самый удобный случай. Не хочешь – как знаешь… но, может быть, ты еще разок дома все это хорошенько обдумаешь?
Я не очень-то быстро соображаю, и обычно, если мой противник умел ловко говорить, я всегда был готов сказать, что ошибся, и смущенно ретировался. Однако не так было на этот раз. С первого дня, как я сюда приехал, «Красная рубашка» мне не понравился. Одно время я было переменил свое мнение и находил, что он просто весьма любезный женоподобный мужчина. Но какая же это любезность? В результате какой-то внутренней реакции я почувствовал, что не выношу его. Поэтому ни его логические доводы, ни его красноречие – все это меня ничуть не тронуло. Тот, кто искусно спорит, не обязательно хороший человек. А тот, кого переспорят, не обязательно плохой. По форме «Красная рубашка» вполне прав. Но как бы ни была прекрасна форма, из-за этого невозможно заставить себя полюбить душу человека. Если деньги, власть и красноречие могли бы привлекать к себе сердца людей, тогда люди, наверно, больше всех любили бы ростовщиков, полицейских и университетских профессоров.
Мог ли «Красная рубашка» тронуть мое сердце своей логикой?! Все поступают согласно своим склонностям, а не по логике.
– Вы, может быть, и правы, но мне эта прибавка не по душе, поэтому я и отказываюсь. Вот и все. Буду я еще обдумывать или нет, все равно скажу то же самое. До свиданья!
И я вышел на улицу. Лента Млечного Пути протянулась над моей головой.
Глава 9
В день проводов «Тыквы», утром, я только что явился в школу, как вдруг ко мне подошел «Дикообраз».
– Послушай-ка, – начал он, – не так давно ко мне приходил Икагин и жаловался, будто ты скандально ведешь себя, что им с тобой трудно; он просил как-нибудь передать тебе, чтоб ты уходил от них. Я, понимаешь, все это принял всерьез, ну и сказал тебе: «Съезжай с квартиры!» А потом, когда я порасспросил людей, оказалось, что этот Икагин – жулик, что он ловко подделывает подписи и печати художников и всучивает подделки за настоящие вещи. И на тебя он, конечно, просто-напросто наговорил что в голову взбрело. Видно, хотел нажиться, навязывая тебе свои какэмоно и «редкости», а раз ты на это не пошел, стало быть выгоды ему от тебя никакой нет, вот он и состряпал эти небылицы и мне голову заморочил. А я тогда еще не знал, что он за человек, и оскорбил тебя… Ты уж, пожалуйста, меня прости…
«Дикообраз» извинился очень длинно. Я молча сгреб с его стола одну сэну и пять рин и сунул их в кошелек.
– Ты берешь это обратно?… – нерешительно спросил «Дикообраз».
– Ну да! – сказал я. – Мне было неприятно, что ты меня угощал, и хотелось обязательно расплатиться с тобой, а потом подумал, подумал, да и решил, что лучше все-таки принять угощение, вот и забрал деньги обратно.
«Дикообраз» громко расхохотался.
– Так что ж ты их раньше-то не брал? – смеясь, спросил он.
– По правде говоря, я собирался взять, да все как-то неловко было… ну, так и оставил. А на днях прихожу в школу, и до того мне тошно стало видеть эту сэну и пять рин, что…
– Однако ты из тех, кто не сразу уступает, – заметил он.
– А ты и сам-то тоже достаточно упрям! – возразил я.
