нож из левой руки в правую. Ну, я его и того… А потом выяснилось, что ничего такого он не заподозрил. Бифштекс свой буржуйский резать собрался. Оказывается, в этом кабаке положено было так; отрезать и на вилку, а не просто откусывать… Светский тон, а я не знал.
– Так у меня уже второе задание. ВТОРОЕ! Да и с первым все не как у людей. Свел я президента с Левински, а что вышло?
– Что?
– Ирак бомбили.
«Стратотанкер» настырно бодал тучи. Самолет-ветеран держал курс из июля в декабрь, но пока, судя по навигационным приборам, находился где-то на широте бабьего лета.
– Подумаешь, Ирак… А я вот, чтоб бабки на Азиатском кризисе не погорели, вскрыл шифр Центробанка. Так все Государственные облигации медным тазом… Или, только тебе признаюсь, однажды меня отправили свинчивать боеголовку с затонувшей вражьей подводной лодки, а я вместо этого махнул к приятелям на Кубу. Обратно выбирался, не поверишь, в опломбированном трюме с камышиной во рту, заваленный льдом и органами для трансплантации.
На правой панели торпеды «Стратотанкера» пунцово запылала лампа системы раннего предупреждения столкновения с землей TAWS [112]. Понятно, сигналила она не о сближении с «подстилающей поверхностью» вдоль спрогнозированной траектории, сиречь землей.
Гнусавый механический голос запричитал:
– Внимание! Недопустимая потеря барометрической высоты! Внимание!..
Но Кучин еще сбросил высоту, и голос заклинило от страха.
Облака вдруг расступились, будто стадо баранов перед пастушьей овчаркой. По курсу замаячил хвост преследуемого «Боинга».
– А боеголовка?
– А боеголовку я потом в Южной Корее купил.
– А я… – Зыкин запнулся, потому как более в его армейской биографии ничего интересного не было, – А ты, правда, готов перед строем извиниться?
– Ну, это я того, – отодвинулся Кучин и уточнил разом севшим голосом, – Погорячился. А как тебе удалось втереться в доверие к индейцам? – аккуратно сменил тему Илья.
– Я пообещал им сделать татуировки на зубах, – думая совершенно о другом, промямлил Зыкин.
– Я завоюю весь мир, – вещал Мартин Борман, зажмурив веки, – Никому не по силам меня остановить. Айн, цвай, драй! Три дымовые завесы не поленился я привести в действие – пустил дезу, что жалкие бороро могут управлять погодой, это айн. Построил на улице Америго Веспуччи фальшивый разведцентр, это цвай. Нашел золото инков и проспонсировал атаки Бен-Ладена на Нью-Йорк и Вашингтон, финансовый кризис в Аргентине и Индо-Пакистанский конфликт. Это драй! Ну, разве могут разведки всех страх не купиться на такие прекрасные отвлекающие ходы? А мегатонники? Как осы, когда гнездо разрушено, мегатонники рыщут в поисках обидчика по всему свету. То есть, не там где нужно. Весь мир будет моим. Будет? Яволь, будет. Назад пути нет – я завоюю весь мир. Операция получает кодовое название: «Барбаросса-2» [113].
– Плагиат? Герр Мартин, у вас ярко выраженная патологическая зависть к Адольфу. В некотором смысле вашему отцу, пусть всего лишь и духовному.
– Кто это говорит?
– Это говорит Зигмунд Фрейд.
– Это вы мне своевременно, герр доктор, напомнили про евреев. С ними тоже пора решать.
– Хайль, Борман! – переступивший через порог бизнес-класса Паплфайер вытянул руку в нацистском приветствии, – Приказание выполнено, наши друзья уже отправили первые письма с белым порошком.
Мартин лежал в инвалидном кресле номер шесть. Кресло номер шесть выглядело как кушетка для психоанализа. Остальные кресла коллекции – и «пожарная машина» (кресло номер два), и «газонокосилка» (номер четыре), и «Фольксваген жук» (девятый номер) – находились на борту в багажном отсеке, Мартин летел на постоянное место жительства и прихватил все свое движимое имущество. По правую руку от Мартина сидел доктор Штраус в пиджаке расцветки, чтоб перхоть была незаметна. По левую – молчаливый атлет, по такому торжественному случаю сменивший хипповую джинсу на двубортный солидный костюм.
– Куда отправили? – Мартин открыл глаза.
– По почте в Вашингтон… Ну, помните ваш приказ? Сибирская язва, термообработка, маза-фака, долбанному микрофильму Зеельштадта конец…
– Четвертая дымовая завеса? Данке шон.
– Чиф, я только не могу понять, зачем нам бояться, будто траханый Белый дом что-то задним числом пронюхает? Все равно к тому времени мир уже будет наш.
Лица врача и атлета окаменели. Стало слышно, как где-то дребезжит забытая в чашке ложка.
– Ты хочешь сказать, что у меня начался старческий маразм? – сузились желтые зрачки Мартина Бормана, – Хочешь сказать, что я отдаю бессмысленные приказы?! – рука Мартина, как клопа, придавила кнопку на ручном пульте, и кушетка, сложившись пополам, вернула тушу старца в сидячее положение.
– Что вы, чиф!? – испуганно замахал руками Паплфайер, – Да разве б я посмел? Да вы для меня святее, чем Лютер Кинг и Анжела Девис!
В подлокотниках кресла отверзлись дырочки калибра 7,35 мм, и подлокотники зловеще нацелились на негра. Два красных пятна лазерных прицелов истерично заплясали по кашемировому костюму от Гуччи.
– Чиф, я же ваш верный слуга! – рухнул на колени негр, – маза-фака!..
Вышвырнутая сжатым воздухом дюжина наполненных цикутой одноразовых шприцов поразила негра в грудь, руки и лицо. Открытая кожа из шоколадной стала цвета вороньего крыла, с уголков губ капнула пена, негр повалился назад и ударился затылком об алюминиевый порог, но ему уже было не больно. Он так и остался лежать, утыканный шприцами, будто обросший бледными поганками.
– Вот тебе «Микрософт», Донбасс и оливковые плантации под Афинами в придачу, – криво усмехнулся Мартин. – Я оплатил свержение апартеида в ЮАР не для того, чтобы мир делили негры.
Солнце сквозь иллюминаторы с испугом наблюдало за происходящим на борту самолета. «Боинг» летел из июня в декабрь в районе 1 сентября [114].
– С точки зрения психоанализа приказ насчет писем лишний раз подтверждает, что вы подсознательно не верите в свой успех, – холодно констатировал доктор.
– Но почему, герр Штраус? Почему я не верю? Ведь для победы все готово. Мегатонники рыщут где угодно, только не в самой России. Поставлено три дымовых завесы…
– Во-первых, лягте, как положено, и закройте глаза. Шнель!
Мартин, покорно подчиняясь, нажал кнопку на пульте. Кресло разложилось и вновь превратилось в кушетку.
– Вызвать Кортеса? – предложил доктор, – Его присутствие действует на вас положительно, вы мобилизуетесь и прекращаете пускать нюни.
– Кортес, это хорошо, – мечтательно промямлил Борман, – Это моя удача. Но лучше будет еще раз послушать наш план.
– С того момента, как мы наводним Европу негритянскими ордами? – атлет зевнул, не стесняясь. Только за сегодня он излагал план четырежды.
– Уже можно открыть и эту тайну. Я оплатил свержение власти белого меньшинства в ЮАР не для того, чтобы мир достался неграм. А для того, чтобы у меня под рукой оказалась целая армия белых, готовых на все, лишь бы покинуть ЮАР к чертовой мутер. Но время ставить евроафриканцев под ружье еще не пришло. Ферштейн? Расскажи с самого начала, с того момента, как запустится механизм метеорологической бомбы.
– Правильнее называть это гидрологической гаубицей, или изобарической мортирой, или синоптическим оружием массового поражения, или климатологическим…
– Не нуди.
– Или официально – «Славянской булавой». Если мы до первого января не воспользуемся «Славянской
