– В последнее время в магазинах военная форма в дефиците, у нищих, которые клянчат по метро, она идет нарасхват…
А далее намечающееся приключение вдруг забуксовало. По мере удаления от Невского разговор начал скисать. Паузы становились все глобальней. Недостатка в финансах у парней не было, но работающие в ночь кабаки оказались кардинально и безоговорочно забиты заранее застолбившими столики на всю ночь клиентами. Спасти знакомство могла только оригинальная идея.
Павел предложил угнать джип, заехать в лес, украсить первую попавшуюся ель и сплясать среди сугробов танец живота. Они зашли в «24 часа» и затарились: елочные игрушки, шампанское, серпантин, водка, мишура, буженина, маринованные огурцы и шоколад. Но девушки особого энтузиазма не выражали, не столько боялись участвовать в угоне, сколько в путешествии неизвестно куда. А может быть чисто по- женски уже чувствовали некую роковую предрешенность.
Таня оказалась бухгалтером в спортивном магазине и предложила отметить Новый год там, украсив елочными игрушками лыжи, пострелять из подводного ружья по мишени для дартса, то да се. Правда, там сторож Вася… К которому могут нагрянуть его приятели… Но в тесноте, да не в обиде?.. Вариант Тани был забракован.
На лошадях покататься? Сунуть заспанному конюху сотку баков, оставить залог… В качестве залога Павел предложил угнать джип… Но адреса ближайшей конюшни никто не знал.
– На лыжах? – робко предложил Павел.
«Еще бы в баню позвал» – мысленно фыркнул Петр.
И тут, кстати, а может быть и некстати, четверка уткнулась в припорошенные искристым снегом тощие пушки у ворот Артиллерийского музея [119]. Могучее подковообразное здание из красно-жирного кирпича хмуро дремало напротив такой же безмолвной Петропавловской крепости.
Дурачась, Таня вскарабкалась на лафет как бы стерегущей запертые ворота пушки. Взвизгнула, услышав почти над самым ухом первый залп салюта с Дворцовой площади.
– Артиллерия – это бог войны, – сказал банальность Павел.
Стекающие по зелено-фиолетовому небу гроздья фейерверка эксклюзивно для Тани осветили двор музея со всеми застывшими там экспонатами – гаубицами, самоходными пушками и ракетными установками.
– Вот это да! – восхищенно пискнула Татьяна, – мальчики, а давайте в музее…
С визгом и хохотом, подсаживая девушек, подначивая друг дружку, перелезть скромный красно- кирпичный заборчик и не разбить бутылки заняло минут пять. То веселье, которое уже почти померкло, вновь зажгло четверку. И опять девушки были красивы, а парни остроумны.
Проскрипев нетоптаным все Рождество снегом, компания обосновалась на гусенице огромной траншейной машины БТМ [120]. Были выставлены и откупорены водка и огурцы. Три ярко-оранжевых елочных шарика украсили лущащийся зеленой краской землеройный механизм, синий шарик свесился с пламегасителя бортового пулемета заснувшего напротив древнего БТРа. Потекли на чешую гусениц восковые слезы свечь.
– Кто открывает шампанское?
– Чур – я!
– Нет, я по званию старший!
– А какое у тебя звание?
– Это военная тайна, но три года назад, перед тем, как я помогал нашим в Югославии, было майорское.
– Тогда открывай. Но с соблюдением правил безопасности.
– Приказываю гражданским лицам отойти на безопасное расстояние, подлежит самоподрыву стратегическое оружие поражения девичьих сердец.
– Дурак!
– Башенная, огонь!!!
– Осторожней, наливаю. Подставляй бокалы. Паша!.. Таня!.. Маша!.. А где Маша?
– Только что была здесь. Маша, отзовись!
– Давайте все хором крикнем: «Сне-гу-роч-ка!!!» Три-четыре…
– Ма-ша! Ма-ша! Ма-ша!!!
Маша появилась из мрака, будто не исчезала. Глаза раскрыты, ресницы хлопают:
– Там такое… Там такое, аж страшно.
– Не бойся. Маша, я – Дубровский.
– Чего вы орете, как резанные. Я ходила технику смотреть. Вон понтоны на платформе, а вон бурильная машина. Чумовая такая!
– Кто не успел, тот опоздал. Маша, ты не хочешь шампанского? Выбирай, пушки или шампанское?
– Эх, девушки, если б вы только знали, как мне эта военная техника надоела. Гарнизоны, военные городки, подводные лодки, колючая проволока… Так хочется женского тепла…
– Затоковал тетерев…
– А я тетерева с лету в глаз бью.
– Ой, мальчики, я водку не пью!
– Глупая, околеешь на морозе.
– Ну, разве что рюмочку.
Хлопнув рюмку и заморив огурчиком, Петр отскрипел по снежку подальше к самоходкам с вяло провисшими гусеницами – приспичило. И выпил всего ничего, а вроде бы у вздыбившейся сразу у ворот 305-миллиметровой гаубицы дуло торчало, когда они перелазили забор, в одну сторону, теперь в другую. Прикол.
Петр двинулся в обход угловатой пятнистой артиллерийской установки, мимоходом сгреб горсть снега и стал крепить в снежок. Задумал как можно неслышней подкрасться к компании. Сейчас он выпрыгнет из-за трака и пульнет в кого-нибудь снежком, а потом скажет: «Вот так я снимал часовых». Петр выпрыгнул, и от растерянности выронил снежок.
Огромная машина дремала, как ни в чем не бывало. И не было на ее гусенице ни выпивки, ни закуски. И вокруг никого не было.
– Ребята!.. – срывающимся от дрожи голосом заблеял Петр.
– Петя, куда пропал? – раздалось совсем из-за другой инженерной машины. Оказывается, он слегонца заблудился. Спутал с БТМ котлованную машину МДИ-2 [121].
– А куда опять Маша делась? – был его первый вопрос.
– Сейчас вернется. Мальчики, давайте танцевать!
– Так и знал, что надо было джип угонять, почти в каждом магнитола.
– А мы на мобилах, – Таня достала трубку, побарахталась в меню, выбирая полную мощность и мелодию. И заплясала, сама себе подпевая:
– Маленькой елочке холодно зимой! Из лесу елочку взяли мы домой!..
– А у меня на трубе «ламбада»! Дамы приглашают кавалеров! – крикнул Павел, врубил звук и положил телефон рядом с водкой.
Но Танечка вместо Павла пригласила танцевать Петра.
– Ладно, я пока Машу поищу! – обиженный Павел двинул по бетонным плитам в дебри бугрящейся заклепками замерзшей техники.
Кажется, Таня с Петром поцеловалась. Ламбада поиграла и осипла – в мобильнике подсел аккумулятор.
– Зря он ушел, – виновато потупилась девушка, – Машке ведь можно было просто позвонить. – Танечка набрала номер… Еще раз попробовала, – Странно, «абонент находится вне зоны обслуживания»…
Петр вроде как расслышал там, куда не дотягивался свет наполовину сгоревших свечей подозрительные шорохи. Под дубленкой по спине парня пробежали мурашки, но Петр цикнул на себя.
Не помогло. Все пуще казалось, что за чертой света что-то творится. Угрожающе шевелятся смутные тени. Вдруг почти над самым ухом прозвучала странная и загадочная фраза:
– Гебен зи мер битте шлиссель-цейн [122], – но было совершенно
