– четырнадцать минут, чтобы переобуться, четырнадцать минут до того момента, как мир опрокинется… Гордись, скво, ты увидишь то, что никто никогда… А это еще откуда? – на ладони индейца лежало крохотное зернышко. – Маячок. Многофункциональный. Модель «Какаду-Евразия» [146]. Твой дед обладает хитростью паука, но у меня хитрость паучихи.
– Безумно интересно!..
– Твой дед приладил к ключу номер один маячок и потому так легко согласился не стрелять по куполу.
– Мне так смешно стало!..
– Он рассчитывал, что я тебя потом брошу, и по радионаводке он меня легко накроет залпом реактивных минометов.
– Главное, что…
– Глотай!
Лицо Кортеса исказила столь безумная гримаса, что запуганная девушка не посмела ослушаться. Радиомаячок царапнул горло и канул внутрь несчастной пленницы. Давешний призрак теперь показался совсем рядом, значит, Герде он не почудился – потому что Кортес тоже увидел его, метнулся к оставленным сапогам, выхватил из-за пазухи «узи» и направил ствол в сторону привидения.
– Не стреляйте, пожалуйста, – вежливо попросил силуэт. – Я безоружен.
– Ты кто?!
Силуэт сделал шаг вперед, и Герда едва не завизжала – от радости, обалдения и страха. В броуновском кружении снежинок, в распахнутой на груди робе, с развевающейся на ветру челкой стоял ее Герой, ее Возлюбленный, ее Тристан и Зигфрид.
– Я тебя не знаю, но встретившимся у водопоя лесным котам не обязательно быть знакомыми, чтобы вцепиться друг другу в холку, – процедил Кортес, не опуская ствол автомата.
– Рядовой Российской Армии Зыкин.
– Валерочка! – восторженно пискнула Герда, – А он ко мне в самолете приставал!
Удивительное дело, но на покатом скользком металле, под пронизывающем ветром, в мороз Зыкин стоял расслабленно и спокойно, словно перед родной койкой в казарме… Может, это все Герде снится? Может, виноваты зелененькие таблетки, которые ее заставил проглотить индеец перед приземлением? Или та гадость, которую латинос заставил ее проглотить только что?
Кортес быстро огляделся.
– Я совершенно один, – успокоил его Зыкин. – Один и без оружия. И пришел к вам по делу…
– Когда пиранья идет на нерест, ее больше ничего не интересует, – криво ухмыльнулся Кортес, ствол автомата вновь нацелился Валере в грудь. – Кроме последнего вопроса – как ты нас нашел?
– Росомаха готова преследовать подраненного лося много дней и ночей.
– Росомаха?.. Подраненного?.. Это уже становится интересно. Кто еще знает о том, что мы здесь? – Кортес, совсем как цапля, поднял одну ногу: мерзлый метал купола немилосердно жег босые пятки.
– Больше никто, – ответил Валера, и Герда бессильно закусила губу: дурак, он что, фильмов не смотрит? Если ответишь плохому парню, что только ты один знаешь его тайну, то плохой парень тебя обязательно убьет!
– Та-ак… – индеец угрожающе опустил одну ногу и поднял другую. Палец на спусковом крючке напрягся. – Росомаха, значит… Мегатонник, я правильно понимаю?
Утвердительный кивок. Зыкин не зря упомянул росомаху, он не понаслышке знал о повадках зверей. Воспитавший его, сироту, старик работал сторожем в Калининградском зоопарке, и товарищами по детским играм Валеры были не ребята с соседнего двора, а волчата, рысята и молодые львы. Кортес осклабился так, что шрам изогнулся, точь в точь гадюка перед атакой. Полы распахнутой дохи трепетали за спиной, как крылья демона.
– Меня всегда занимал вопрос, зачем ночные мотыльки летят на огонь и находят свою смерть. Прими мои поздравления, солдат, за то, что смог прожить так долго. И – прощай…
– Минуточку, господин Кортес – преспокойно сказал Зыкин. – Никакого бизнеса, это только личное.
– Лягушки квакают так громко, считая, что их песни услаждают слух большой птицы Ам. Но прислушиваются к кваканью только хищные аисты.
Нет, совсем не так виделось Герде противостояние ее возлюбленного и мерзкого злодея. Где залитая мексиканским солнцем пустынная улочка тихого городка? Где пыль на сомбреро медленно сближающихся поединщиков? Где, наконец, плащи, серебряные пояса, рука, подрагивающая около готового выскочить из кобуры кольта?..
– Обратите внимание, господин Кортес, бронетехника уходит с позиций. Осада снята, город освобожден.
Кортес мельком глянул за плечо невозмутимого русского. В самом деле дряхлые самоходки, бряцая ребристыми кожухами и быча пупырчатые горбы, разворачивались и уползали в сторону Петропавловки. Латинос вернул взгляд на Зыкина.
– Хочешь, сказать, что это ты заставил их уйти?
– Нет, не я. Мой… мой друг, – последнее слово далось Валере с некоторым трудом. – Но по моей просьбе. Да и какая разница? Если теперь вам никто не угрожает, вы можете…
– Что?! – Шрам от холода извивался, как угорь, которому прищемили хвост. Холод грыз тело индейца, босые ноги срастались с сатанински промерзшим куполом. Прыгающий в, будто пораженных церебральным параличом, руках «узи», казалось, вот-вот выплюнет смертельный рой просто чтобы согреться. Вождь бороро не понимал этого русского, спокойного, как сытый удав. Восемь минут до часа Икс. – Может, отдать тебе сапоги?!
– Оставьте себе.
– А зачем ты явился в этот час?
– За ней.
Валера кивнул на замершую в сторонке Герду, и Герде вдруг отчего-то стало тепло и уютно в снеговерти лютой русской зимы. Он пришел за ней! Он спает ее! Милый, милый…
Кортес на секунду даже забыл про босые ноги. Покосился на заложницу, перевел взгляд на русского. Не один десяток лет назад сам Кортес продал душу ради мести за свою сестру. Но то была сестра, родная кровь, а не просто женщина. Русский стоял в прежней непринужденной позе, лишь щеки его раскраснелись от мороза.
– ЕЕ?! Зачем она тебе? – спросил Кортес и прислушался к собственному сердцу. Нет, уже не нужна была ему эта лунолицая гордячка, только ненавистью ко всему человечеству уже грезил Кортес. До безумия сладко по костям черепа растекалась зубная боль, вкусная, как трехсотлетнее вино, и дарящая силу, как аромат драконьего лотоса. Пора прочитать нужные молитвы, очистить разум от посторонних мыслей… и обуть эти чертовы сапоги, в конце концов, – он уже не чувствовал пальцы на ногах… Проклятая страна, проклятая зима, проклятые русские…
– Я люблю ее, – просто ответил Зыкин, и Герда едва не бросилась ему на шею. – Я люблю тебя, Герда, и хочу спросить, но не решаюсь…
А Кортес наконец-то все понял. Как он сразу не сообразил, что нет здесь ни ловушки, ни многоходовой операции мегатонников, ни закулисных игр большой политики – все просто, как брачный ритуал Черной вдовы [147]!
– Ты, главное, ничего не бойся, либер Валерочка!
– У нас в стране в особых случаях разрешены ранние браки… Теперь с этим проще, и…
У дряхлого скунса, которому солнце пропекло облысевшую башку и сварило мозги, и то больше сообразительности, чем у великого Кортеса, непобедимого воина! Эта надменная кукла, оказывается, умеет разбивать сердца мужчин. Кортес едва сдержал зловещий смех. До полуночи, до момента, когда мир опрокинется, осталось четыре минуты. Надо торопиться.
– У вас разрешены ранние браки, и?.. – волновалась Герда.
– Ну, не то, чтобы разрешены, но и не запрещены, – мямлил Валера.
– И?!.
– Что ж, солдат, – негромко сказал индеец, но даже свист свирепого ветра не заглушил его слова. – Я тебя понял. И мой ответ – нет. Не отдам.
