даже половину левого уха отрубил широким ножом, зараза! Ну, надо же случиться такому! Теперь придётся менять фамилию. Был, понимаешь, Ухов, теперь стал — Безухов…
— Иван, кончай трепаться! — прикрикнул Егор. — По делу говори!
— Вот я и говорю…. На рассвете налетели мы на лагерь этих гаучо, покрошили всех в труху, отыскали ваш саквояж. Двух человек при этом, правда, потеряли. Одного кабальеро, и драгуна шведского…. Ну, думаю, надо похоронить покойников почеловечески, могилы выкопать. А эта черноволосая Исидора говорит — через Фрола, ясен пень, — мол, не надо ничего копать, давайте тела кинем в реку. Там их похоронят. «Кто похоронит?» — спрашиваю. Она отвечает, мол, сам увидишь…. Сбросили в РиоРохо первое тело. Тут же в речных водах «закипел» самый натуральный котёл, во все стороны полетели яркокрасные брызги. Оказывается, в этой реке живут зубастые рыбки под названием «пираньи». Они сами не свои — до запаха крови. Когда мимо них просто так проплываешь — на боевом коне, то они никакого внимания на тебя не обращают. Но, если у тебя, допустим, на руке имеется свежая рана, то набрасываются и рвут в клочья — вместе с конём. Вот мы все трупы гаучо в реку и бросили. Пираньям угощенье понравилось, гадом буду! А двух своих мы похоронили — как полагается: могилки выкопали, сверху холмики насыпали…
— Да, интересно рассказываешь! — одобрил Егор. — Жалко, что не удалось самому поучаствовать в этом деле…. А с Фроломто — что случилось?
— Дык, стрела Амура. Только — кривая, мать её! — печально ухмыльнулся Ванька. — Фрол влюбился в эту черноволосую Исидору. На обратном пути сделал ей предложение — по всей форме. И тут — полный облом: оказывается, эта девица давно уже помолвлена — с местным героем — и через два месяца выходит замуж…. Не везёт подполковнику! Сперва Матильда — Снежная Королева, теперь вот — красотка Исидора. Не позавидуешь…. Фролка, наверное, в трактир пошёл. Будет — по старинной русской традиции — горе хмельным заливать…
На следующий день, сразу после завтрака, к Егору подошла Гертруда Лаудруп — женщина решительная и прямолинейная.
— Сэр командор, я считаю, что вам необходимо вмешаться в сложившуюся ситуацию! — твёрдо заявила Герда. — Этот ваш подполковник Иванов, он до сих пор не может успокоиться. За ночь участвовал в двух дуэлях. В таверне «Портеньо» разбил все зеркала, перебил кучу посуды. А уж, сколько хмельного он выпил за это время — легенды уже слагают…. Ну, и много чего другого успел совершить. Мне гостиничная горничная такого рассказала, волосы — во всех местах — встают дыбом…
Через час Егор заглянул в «Портеньо». Да, картинка была ещё та.
Фрол, рядом с которым на скатерти было выложено два солидных пистолета, вольготно восседал в старинном широком кресле. Рядом с креслом располагался необъятный стол, весь заставленный разнокалиберными бутылками и тарелками с недоеденной снедью. Около барной стойки два неприметных субъекта чтото уныло пиликали на скрипках. В центре зала неуверенно танцевала, вернее — испуганно изображала «танец живота», какаято девица, облачённая в псевдовосточные одежды.
— О, командор! — оживился Иванов. — Сейчас мы погуляем, блюда переменим, напитки…
Егор спорить не стал, присел за стол, не чинясь, чокнулся с Фролкой, выпил налитое вино. Через полминуты сам наполнил бокалы ямайским ромом — до самых краёв, выдал заковыристый тост…
Этот двойной удар оказался для Фрола роковым: он откровенно «поплыл», взгляд сделался мутным и неподвижным, язык стал неверно заплетаться…. Два скрипача и танцовщица, сразу сообразив, что к чему, мгновенно испарились.
Фрол, отчаянно помотав русой головой, глупо захихикал и, глядя кудато поверх головы Егора, заявил:
— Знаешь, Данилыч, а я ведь — дерьмо последнее…. Доносы пишу на тебя. Так вот получилось…. Матильда всё моя. В смысле, бывшая моя…. Околдовала, мать её. Зачаровала…. Да чего там, сволочь я…. Сказано было — в каждом порту рапорт оставлять, я и оставляю. Начальнику порта конверт: мол, передать первому русскому офицеру, кто спросит этот конверт…. В португальском Синише оставил. Здесь вот оставлю завтра, написано уже всё. В правом кармане лежит…. Извини, Данилыч….
Егор ещё набулькал в бокалы ямайского рома, немного поржал, рассказал неприличный анекдот, произнёс очередной тост.
Когда Фролка, наконецтаки, заснул, он бросил на залитый вином стол несколько золотых монет, взвалил на плечо безвольное тело подчинённого и, чуть прихрамывая, направился к гостинице.
На выходе из таверны к нему присоединились Ванька Ухов и Димка Васильев. Шли рядом, бдя, но с глупыми вопросами не приставали, видимо, понимая, что у начальства настроение — хуже некуда.
Даже внутренний голос — сука речистая — тупо молчал, не зная, что и посоветовать в этой паскудной ситуации…
В гостинице он сгрузил пьяное тело подполковника на койку, развернулся, чтобы уйти по благородному. Но потом, усмехнувшись про себя, всё же вытащил из правого кармана пьяного Иванова коричневый конверт, вскрыл, прочёл написанное…
— Да, чего только не бывает! — пробормотал себе под нос Егор, после чего вложил листы с доносом обратно в конверт и старательно запихал его на прежнее место. — Фантазия у некоторых — аж, завидки берут…
С утра Фрол ничего не помнил, но от этого легче не становилось. В любом случае Егору надо было — по данному факту — срочно принимать какоелибо решение. Или — не срочно? В том плане, что решение — не волк, поэтому в лес совсем и не торопится…
Покинув залив ЛаПлата, одноимённый с великой Серебряной рекой, корабли бодро, благодаря попутному течению и попутным же ветрам, продвигались на юг. Уже в середине мая они пересекли знаменитый тропик Козерога и взяли курс на пролив Магеллана.
В первых числах июня месяца эскадра, пользуясь свежим восточным ветром, уверенно вошла в Магелланов пролив. Потянулись бесконечные, низкие и песчаные берега, покрытые невысокими хвойными лесами — с редким вкраплением лиственных деревьев.
Через тридцать пять миль после входа в пролив окружающийся пейзаж кардинально изменился: место низеньких песчаных дюн заняли высокие гранитные скалы, покрытые редкими, но очень высокими соснами и буками, а на югозападе показались далёкие горы, чьи вершины были увенчаны шапками белоснежных снегов.
Вокруг было пустынно, и только уже ближе к вечеру на дальних скалах затеплилось несколько ярких костров.
— Наверное, это местные жители, — предположила Гертруда Лаудруп. — Кажется, их называют — «инакен».
— Инакен — это общее, укрупнённое название! — тут же с видимым удовольствием уточнила всезнающая Санька. — Я читала в королевской стокгольмской библиотеке, пока вы, любезные мои, занимались погрузкой на наши корабли всякой всячины, что в этих местах проживаю туземцы многих племён: патагонцы, арауканы, техуэльче, чайхи…
На ночёвку корабли бросили якоря в тихой полукруглой бухте. Матросы — по совету Лаудрупа — занялись рыбной ловлей, которая оказалось на удивление успешной. Дети восторженно и дружно визжали, наблюдая, как крупные серебристые рыбины отчаянно прыгали по доскам палубы «Короля».
Внезапно всё вокруг погрузилось в серую и мрачную полумглу.
— Ой, как страшно! — испуганно охнула маленькая Лиза Бровкина. — Что же это такое делается, тётя Санечка?
— Ничего страшного, милая! — успокоила Сашенция, нежно целуя девочку в бледный лобик. — Это просто тень. Солнышко ещё не легло спать за горизонт, но над нами нависают очень высокие скалы, вот весь пролив и оказался — в тени…
— Надо же, какая она серая и страшная — эта Тень! — с уважением протянула Лиза.
А потом день окончательно угас, пришло время бесконечночёрной южной ночи. Безоблачное южноамериканское небо тут же покрылось неправдоподобногустой и изысканной паутиной ярких созвездий.
— Папа, а Южный Крест — он же здесь — самый главный? — заворожённым шёпотом спросил сын Петька.
