сочтёт за благо — провести лишнюю ночь на твёрдом берегу, где не донимает противная качка), к Егору подошли Гертруда Лаудруп и Наоми.
— Уважаемый сэр командор! — вежливо обратился Герда. — Завтра у нашей Наомисан — день рождения…
— О, примите самые искренние поздравления! — тепло улыбнулся Егор.
— Спасибо, моя добрая господина! — залопотала японка. — Спасибо! Моя очень, очень рада! Моя — приглашать тебя, приглашать — всех…
— Куда — приглашать? Я буду рад прийти в гости к такой милой девушке.
— Наоми хочет завтра устроить чтото вроде маленького пикника на природе, здешние горы ей напомнили родину, — пояснила Гертруда. — Отойдём от берега океана на десятьпятнадцать миль, найдём ровную и весёлую полянку — на высоком берегу горного ручья. Наловим там рыбы. Если повезёт, то по дороге застрелим какуюнибудь дичь. Конечно же, приглашаются все желающие! Детям, я думаю, эта прогулка тоже понравится. Как вы, Александр Данилович, относитесь к нашей задумке?
— Что ж, дружеский пикник — дело, однозначно, славное и полезное! Отдохнём немного, развеемся…. Я попрошу туземного Тибальта, чтобы он проводил нас к подходящему местечку. Думаю, что за отдельную плату он нам предоставит и надёжных мулов, чтобы можно было прогуляться налегке. А здесь мы оставим за старшего шкипера Емельяна Тихого, пусть его матросы займутся пополнением запасов питьевой воды из родников.
«Завтра — двадцать второе июня!», — непонятно к чему напомнил непредсказуемый внутренний голос. — «День летнего солнцестояния, какникак! Вернее, зимнего, поместному исчислению…».
В путь они тронулись сразу же после завершения завтрака, часов в десять утра. Погода была — по зимнему времени — отличная: полное безветрие, безоблачное голубое небо, воздух прогрелся примерно до девятиодиннадцати градусов тепла, обещая к полудню и все плюс пятнадцать.
Короткую походную колонну возглавлял седовласый Тибальт, ведший за уздечку низкорослую лошадку, увешенную многочисленными бубенчиками и колокольчиками. На длинном седле, расположенном на спине лошади, вольготно разместились, изредка громко и синхронно повизгивая от восторга, Катенька Меньшикова и Лиза Бровкина.
— Кобылка, что шагает перед нами, называется — «мандрина», — с важным видом объяснял Фролка Иванов, который ещё с вечера обо всём предусмотрительно расспросил проводника. — Лошади этой породы просто незаменимы в горах: они за одну двадцатую часть мили чувствуют, что впереди находится глубокая пропасть, или, к примеру, просто широкая расщелина. О чём тут же незамедлительно и докладывают хозяину — усердным мотаньем лохматой головы.
— Зачем же этой невзрачной лошадке столько звонких колокольчиков и бубенчиков? — спросил любознательный Томас Лаудруп.
— Это на тот случай, когда на извилистые горные тропы опускается густой туман. Караван послушно идёт следом за мандриной — на звук её колокольчиков и бубенчиков. Если звон становиться громче и чаще, то это обозначает, что умное животное предупреждает о смертельной опасности…
Справа от Тибальта, чуть отстав, шёл рыжебородый шведский охотник с заряженным ружьём в руках. Дальше следовали Егор, его сын Петька и Томас Лаудруп. За ними, выстроившись в ровную цепочку, размеренно трусили четыре ушастых мула, гружённые всякой всячиной и подгоняемые хворостиной шустрого подросткапеона. Отстав от пеона метров на пятнадцатьдвадцать, шагали Людвиг Лаудруп, Ерик Шлиппенбах, Ванька УховБезухов, Санька, Гертруда и Наоми. Японка сменила деревянные сандалии на обычные туфли на плоской подошве, а привычное кимоно — после долгих уговоров — на одно из простеньких Санькиных платьев и тёплую старенькую накидку Гертруды. Замыкали колонну пятеро русских солдат — с ружьями наперевес.
На востоке — почти по ходу движения каравана — поднимались остроконечные чилийские горы, украшенные белоснежными пятнами снегов. Вскоре натоптанная тропа повернула в узкую долину, склоны которой густо заросли высокими фиалковыми деревьями и кустами южноамериканского дурмана.
Неожиданно гдето наверху раздался неясный шум, по пологому склону покатились камни, между тёмнобордовой листвы фиалковых деревьев замелькали молочнобелые мускулистые тела. Ещё через мгновение вразнобой загремели ружейные выстрелы.
— Есть, одна упала! — радостно объявил Ухов. — Это я срезал! Точно говорю, мой это был выстрел…
Ванька и Фрол тут же полезли вверх по склону, и минут через восемьдесять, не без труда стащили на тропу крупную безрогую козу, покрытую неправдоподобнобелоснежной шерстью, непривычно длинной и очень красиво блестевшей на солнце.
— Это чилийская вигонь, она же — знаменитая южноамериканская альпака, — со знанием дела пояснила всезнающая Сашенция. — Здешняя горная коза, у неё вкусное мясо и очень тёплая шерсть. Так в толстой книге было написано, и рисунок козы присутствовал…
— Ой, какая красивая! — всплеснула ладошками рыженькая и курносая Лиза Бровкина. — Зачем же вы её убили, дядечка УховБезухов?
— Дык, это…, — замялся Ванька, смущённо отводя в сторону бесшабашные и наглые глаза. — Чтобы покушать немного…. Совсем чутьчуть, чтобы окончательно не помереть от голода…. Опять же, Александр Данилович велели — застрелить какуюнибудь достойную дичь….
— Дядя Саша! — девочка неодобрительно посмотрела на Егора. — Прикажите, чтобы сегодня другие дяденьки больше никого не убивали! Прикажите! Нам же хватит на всех — этой козочки?
— Хватит! — подтвердил Егор.
«Как же Лиза похожа на свою матушку покойную!», — загрустил впечатлительный внутренний голос. — «Ну, вылитая Луиза! Волосы, голос, интонации, повадки…».
Уже после полудня путники по узкому мосту перешли через бурную речку, наполненную чистой и прозрачной водой: на светлом каменистом дне были отчётливо видны тёмные спинки крупных рыбин, уверенно преодолевавших речное течение.
Ещё через семьдесятвосемьдесят метров лощина резко закончилась крутым обрывом, с которого открывался незабываемый вид: почти плоские, чуть голубоватые бесконечные поля, на которых паслись неисчислимые стада какихто крупных животных.
— Эти чилийские равнины называются — «льяносы». На них пасутся одичавшие лошади, коровы и буйволы, — пояснила Санька. — Кстати, наш туземный дружок Тибальт настойчиво советует — остановиться на пикник именно здесь. А что? Очень даже миленькое местечко. Есть чистая вода, вдоль реки я видела сухие деревья, рыба — присутствует. Опять же, завтра утром будет и возвращаться к океану совсем недалеко…
Наоми медленно подошла к одинокому дереву, росшему на краю обрыва и, вдруг, разволновалась, неуклюже заплясала на одном месте, чуть заикаясь, объявила:
— Ттакие же дикие сливы…. Почти — ттакие же…. Расти в моей Япония.
Ягоды чуть подвяли. Зима…. Ничего, моя будет делать из них — вкусная напиток. Очень вкусная…
Дел хватило на всех. Рядовые бойцы занялись установкой палаток для ночёвки и заготовкой дров для походных костров. Егор и Людвиг Лаудруп начали разделывать тушу застреленной — тремя меткими пулями — вигони. Все остальные, включая детей, отправились к реке — пытать своё рыбацкое счастье — под руководством старого Тибальта.
А Наоми, за которой Егор наблюдал исподволь, занялась приготовлением обещанного японского напитка. С веток дерева она тщательно оборвала все ягоды (получилось два брезентовых ведёрка, предусмотрительно прихваченных с собой), аккуратно вынула из собранных плодов все косточки. Потом из толстой ветки всё того же сливового деревца — с помощью острого ножа — японка сноровисто изготовила чтото вроде обычного пестика и тщательно растёрла в бронзовом тазике ягоды в густую кашицу. После этого она с брезентовым ведром сходила к реке, залила получившуюся массу холодной водой и пристроила бронзовую ёмкость над пламенем костра.
Когда жидкость в тазике начала, закипая, чуть слышно булькать, Наоми тщательно, заранее оструганной палочкой перемешала содержимое посудины, сняла со своей длинной шеи кожаную сумку, чуть
