Егор. Биографический роман. Книжка для смышленых людей от десяти до шестнадцати лет

деятельность людей. Но законотворчество – всякому понятно – дело трудное. Не скажешь с бухты-барахты – «Нукося, примем-ка вот такой закон!»

Зато очень удобное дело – задавать вопросы членам правительства. Это, как пишет Гайдар, во-первых, в отличие от законотворчества, «одно из самых интеллектуально необременительных занятий. Один дурак, как известно, может задать столько вопросов, что сто мудрецов не ответят. Во-вторых, это позволяет наглядно продемонстрировать избирателям, как их избранник заботится об их интересах».

Тем более что все дебаты – то есть обсуждения, дискуссии на заседаниях – транслировались ведущими телеканалами. Большинству депутатов было очень даже приятно вызвать на глазах у миллионов телезрителей прямо на заседание одного из министров («Сей минут чтоб приехал!») или, еще лучше, самого Гайдара (у которого, в отличие от депутатов, весь день по минутам расписан) – и заставить отвечать на каверзные вопросы. И все избиратели воочию видят, какой же у них деловой и отчаянный депутат.

Ну только сам Гайдар их довольно быстро от этого отучил. Сам он скромно писал, что к тому времени от его юношеской гиперпамяти «остались жалкие крохи», тем не менее…

«Мне кажется, у коммунистов пропала охота задавать мне слишком много вопросов после того, как в ответ на какое-то вполне демагогическое замечание о состоянии здравоохранения я провел с ходу подробный анализ динамики заболеваемости по основным группам болезней на протяжении последнего года. А когда лидер думских аграриев (была такая Аграрная партия, которая давила зарождавшееся фермерство и выбивала у правительства деньги для поддержки колхозов; правда, полученное они потом в основном прибирали к рукам. – М. Ч.) Михаил Лапшин был публично уличен в полном непонимании разницы между учетом зерна в амбарном и бункерном весе, стало ясно – оппозиция опозорена. И потом при каждом моем выступлении по рядам коммунистов и их союзников проносился шепоток: “Гайдару вопросов не задавать”. Честно говоря, это была одна из маленьких, но приятных побед».

Ну а кто-нибудь в Верховном совете был все-таки на стороне Гайдара в его болезненных, но необходимых стране реформах?

«Самая энергичная, мощная моя поддержка в Верховном совете – Петр Филиппов, председатель подкомитета по приватизации, – вспоминал Гайдар. – Одна из колоритнейших личностей российской политики последнего десятилетия (это пишется в 1996 году. – М. Ч.). Экономист, юрист, журналист, предприниматель. Человек с неуемной, кипучей энергией, в свое время немало сделал, чтобы мобилизовать меня и моих питерских коллег к активному участию в политике…Петр – трибун, прирожденный публичный политик, в 1990 году был выбран в народные депутаты России. К осени 1991-го – один из самых авторитетных членов Верховного совета, автор важнейших экономических законопроектов… Решительно поддержав нашу программу, он в конце 1991 – начале 1992 годов полностью, без остатка вложил весь свой парламентский авторитет в нашу поддержку. Методично, громко, просто объяснял законодателям суть того, что мы делали, почему это необходимо, почему других решений не существует. Но парламентское большинство терпеть не может менторов, объясняющих к тому же неприятные, непопулярные вещи».

И если осенью 1991 года поддержка Филиппова была решающей для того, чтоб провести нужный экономический законопроект, то весной 1992 его поддержка сразу вызывала голосование против законопроекта.

А ты – терпи, терпи и жди,
Терпи и мучайся в работе.
И не сходи на полпути,
И не кренись на повороте.

39. Агностик, дихотомия и отнюдь

– Заклинаю тебя, о мой юный повелитель, – сказал он, обращаясь к Вольке, – потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?

– Потряс, – ответил, вздохнув, Волька и с ненавистью посмотрел на старика Хоттабыча. Старик Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся.

Л. Лагин. Старик Хоттабыч, 1939—1940

Гайдара упрекали за то, что он не может ясно и просто объяснить людям, что и почему он и его правительство делают. И что в этом-то и вся беда. Объяснил бы раз и навсегда – и все бы успокоились.

Ведь люди привыкли, что советская власть им все время объясняла свою цель – мы строим светлое будущее! И люди верили… Да и кто же решится сказать: «Нам не надо. Не стройте, пожалуйста»?

Гайдар писал: «Частично принимаю эти упреки».

Почему так вышло? Во-первых, он привык общаться почти исключительно с профессионалами – с теми, кто и так все понимает и кому нужно лишь объяснить кой-какие детали.

Это только кажется, что каждому человеку можно все объяснить, если постараться. Да ничего подобного!

Для того, чтоб понять, почему правительство не может напечатать много денег и всем раздать, чтобы все могли купить себе побольше еды, – нужен определенный умственный и образовательный уровень. Нужны тренированные мозги и умение логически мыслить.

Тем, кто в школе учился на круглые пятерки и привык думать – над задачами, над параграфами по истории и экономической географии – бывает легче понять нечто ранее неизвестное, чем троечнику, который учил все кое-как и думать не привык.

Такой – хоть горло себе сорви, объясняя ему, – все равно не поймет, почему увеличение денежной массы неминуемо ведет к инфляции, то есть к удорожанию всех товаров. Тот, кто навсегда троечник, упрямо будет свое талдычить: «Не путайте меня! Не морочьте голову! Если мне дадут много денег – я пойду и много всего накуплю. Может, на два месяца! Или на три! И пусть тогда инфляция – а я уже все купил!» Его спрашивают – «А потом?» А потом его уже не интересует. Там уж кое-как и как-нибудь, рассчитывая на знаменитое русское авось. А премьера-то не может не интересовать «а потом» – он права не имеет только на два месяца вперед думать.

…Во-вторых – размышлять над популярными, всем понятными объяснениями своих действий Гайдару «мешала постоянная, не проходящая усталость… навалились огромные перегрузки: голова была забита сотнями забот, тут уж было не до красноречия. Из-за всего этого случались иногда довольно комичные казусы».

И честно рассказывает об одном из них.

Осенью 1992 года Гайдар отправился в Якутию. После переговоров с правительством республики, полетели в село Черепча, за пятьсот километров от столицы к востоку. Там была, как это называлось, встреча с общественностью. Жители села, куда редко кто добирался, впервые видели живого главу правительства. Внимательно и напряженно слушали его рассказ про их насущные проблемы – например, о строительстве водовода.

«Потом – масса вопросов. Кто-то из собравшихся спрашивает меня о моем вероисповедании. Я откровенно отвечаю – агностик. “Это что, секта такая?” – слышится из зала. Объясняю, что это философское учение. Зал изумлен, а сопровождающие меня московские коллеги не могут спрятать улыбки».

Агностицизм – это такое философское учение, которое говорит, что мы можем, конечно, изучать объективный мир – физические законы, химический состав разных веществ, молекулы, атомы. Но мы не можем постигнуть самую сущность явлений – и самую суть реальности. То есть не можем дать уверенный ответ на вопрос – управляет ли видимым миром какая-то высшая сила или нет?..

Неудачный ответ Егора Тимуровича – следствие колоссального умственного и особенно нервного утомления. Оно лишало его возможности четко контролировать все свои действия и слова (главное он контролировал). Психологическая ошибка была в том, что ему не пришла в голову одна простая мысль. А именно – что среди присутствующих в зале жителей села Черепча, возможно, нет ни одного, кто ясно понимал бы, что такое агностик. Так, ученое какое-то слово.

Ну мало читали в детстве, плохо изучали философию и недостаточно лазали в словари – смотреть значение непонятных слов. А про вероисповедания тоже знали мало. «Православный». Ну, может быть, еще – «католик». Знали, что часть из них самих – атеисты, то есть люди, уверенные, что Бога – нет. А вот