— Не нравится мне ваш Жаров, — несколько помедлив, продолжал Забруцкий. — Не люблю ни святош, ни трезвенников. Подумаешь, строит из себя...
— Нет, дело он знает, — возразил комбат, — в этом ему не откажешь. А вот характер...
— От характера все и глохнет.
— Не знаю, как другие, а я как связанный. Никак не угожу.
— Вот видишь...
Скрипнула дверь, и на пороге появился Жаров. Отдал рапорт и по приглашению полковника присел к столу.
— Больше часу в полку, — упрекнул Забруцкий, — а командира нет и нет. Непорядок, Жаров, непорядок.
Андрей смолчал.
— Не сердись, я шучу. С утра не ел сегодня. Ну, Костров, дай гостю закуску. Выпьем за ваши успехи, — придвинулся он ближе к Жарову, — а то их не очень заметно.
Андрей слегка поморщился, но выпил.
— Видал, молодец какой! — похвалил полковник. — А мне говорили, Жаров — сухарь, трезвенник. Я всегда люблю компанию.
Поблизости один за другим охнули два снаряда, и Забруцкий опасливо взглянул на потолок.
— Четыре наката!.. — успокоил Костров.
— Что ж, хорошенького понемножку, — встал Забруцкий. — Поехали в штаб, — сказал он Жарову.
Разложив на столе карты и схемы, Андрей обстоятельно доложил обстановку. Хоть оборона и на широком фронте, но роты сидят прочно. У противника все признаки подготовки к наступлению — подтвердили и пленные.
— Неважные дела, — выслушав доклад, заметил Забруцкий.
— Я не понимаю вас, товарищ полковник.
— Не рано ли вам дали полк? А?
Жаров вспыхнул.
— Да вы раньше времени не волнуйтесь, — снисходительно усмехнулся Забруцкий. — Я не собираюсь добиваться вашего отстранения. Но соперников у вас немало. А дела в полку в самом деле неважные. С «языками» сколько возились?
— Возились, но взяли трижды, раз за разом.
— Пока не вмешался Виногоров.
— На всем рубеже дивизии не было «языка».
— Проходов все нет!.. — продолжал полковник.
— Мы не сидим сложа руки, ищем.
— Дисциплины нет!.. Ваш любимчик Думбадзе дни и ночи проводит у Высоцкой. Говорят, и вы бываете там?
— Это ложь, товарищ полковник.
— Правду говорят, что вы всех поедом заели?
— На требовательность жалуются лишь разгильдяи, — не сдержался Жаров.
— Отрицать легче всего, разберитесь, сделайте выводы.
Забруцкий уехал, Жаров раздосадованно шагал из угла в угол. Ничего толком полковник не видел, и все плохо. Уж он теперь распишет Виногорову. Андрей позвонил Березину и попросил его сейчас же зайти в штаб.
Выслушав Жарова, Григорий покачал головой. Многое из упреков — ерунда. Никаких сплетен нет и не было. А вот о проходах надо подумать. Задача очень важная — сесть на коммуникации противника. Надеяться на случай нельзя. Нужно добиваться разрешения на серьезную разведку боем. Пробьем брешь — протолкнем и разведчиков. Надо готовить план. Доложим и Виногорову, и начподиву. Они поддержат.
— И тем не менее, — подытожил Березин, — о всем, сказанном Забруцким, следует подумать, отмахиваться от этого нельзя.
Только ушел Березин, как из дивизии позвонил Забруцкий. Голос взвинченный, накаленный.
— На пути от вас меня обстреляли, побили стекла в машине.
— Как обстреляли, кто?
— У вас орудуют диверсанты. Фашисты вот нашли проходы, а вы все болтаете! — возмущался Забруцкий. — Мне повстречались ваши разведчики, из штаба дивизии возвращались, они преследуют диверсантов...
БОЕВЫЕ БУДНИ
Думбазде подавленно умолк: Вера опять сказала ему свое «нет». Что ж, отступиться? Навсегда похоронить свои чувства к этой женщине? Нет, завоевать ее любовь! Завоевать во что б ни стало!
«Конечно, — признавалась Вера самой себе, — Никола нравится мне. Нравится, и только. Меня привела сюда месть. Месть за убитого немцами мужа, за погибшую дочь, за все ужасы, что видела своими глазами. А он все о любви».
Никола молча глядел на Высоцкую. Как щедро наделена она всем, за что можно полюбить женщину. Красива, умна, сильна душой.
— Запомни, Никола, принимаю только дружеские чувства.
— Самые дружеские, — приложил он обе руки к сердцу.
— На том и порешим.
— Я тебя так ценю, что на все согласен.
— Ты опять?
— Ну чем виноват человек, который любит самозабвенно? Ведь только подумаю о тебе или увижу издали — уже горю, а подойду ближе — весь пылаю. Скажи, виноват?
Вера рассмеялась:
— Довольно, не то рассержусь, даже разговаривать перестану.
— Умолкаю, смиряюсь — снова прижал он руки к груди.
Оставшись одна, Вера задумалась. Как он пылок, Никола! И чувства его самые чистые, но сердце ее холодно. Да и как иначе, если оно полно мук и горя!..
Скрипнула дверь, и Вера обернулась. На пороге стоял Борис Костров. Лицо его дышало энергией, глаза и губы смеялись. Он уселся против нее. Они нередко встречались и много спорили. Но дружба не ладилась. Вера как-то умела держать его на расстоянии. Ей претили разговоры об удовольствиях и наслаждениях. Сейчас он тоже ухаживал и говорил без умолку, много острил, упрекая ее в холодности и равнодушии. Женщина без огня — не женщина. Нет, дело не в причине. Пусть даже боль. Излечивая одну, нельзя причинять другую.
Борис встал и прошелся по комнате.
— Горе все заслоняет тебе. Хочешь счастья другим — будь и сама счастлива.
— Вокруг столько страданий, и облегчить их, побороть — тоже счастье.
— Ах ты поборница счастья, — мягко сказал он, осторожно беря ее под локти. — Обнять бы тебя да зацеловать, чтоб в глазах помутилось!
— Нет, нет! — отстранилась Вера.
— Да, в тебе, видать, трудно разбудить женщину. Или ты из тех, кто на радости жизни тратит много меньше, чем им отпущено?
— А ты, видно, их тех, кто растрачивает больше, чем должно.
— Это от силы жизни, — рассмеявшись, заупрямился Костров.
— А может, от бессилия справиться с собой?
