поторопилась запастись полной горстью сдобы.
– Почту за честь быть невольным гостем в сем необычном граде, – Михайлов тут же ухватил за гребешок небольшой пирог. – Ласкаюсь хотя бы заслужить достаточное доверие для изысканий в лесу. Все одно мне не переправиться одному через Катунь.
– Сперва с провожатыми – извольте.
Нелли обратила вдруг внимание, что отец Модест не произнес до сих пор ни единого слова.
– Мне так только лучше, – Михайлов выпустил прежний пирожок и надкусил, разумеется, другой. – Не ровен час заплутать, а вновь угодить в лапы к достоуважаемым представителям желтой расы я б не хотел.
– Сударь, опасность сериозна вполне, – Зайниц говорил самым любезным тоном, однако ж странное напряжение звучало в его голосе. – Дело не в ордынцах, сие обстоятельство исключительное, но в первый год моей жизни здесь я заблудился и чуть не погиб. Так что сопровождение Вам не к обиде.
– Ну, рано говорить об изучении растений, покуда не разогнали монгольцев, – засмеялся Роскоф.
Михайлов меж тем вновь обмял и выпустил коржик. Вот вить невежа! Казалось, и фон Зайницу сие не понравилось, отвращение исказило подвижную его физиогномию. И, как новая волна по воде гонит прежнюю, отвращение захлестнул и смыл настоящий ужас. Глаза его не отрывались меж тем от пальцев Леонтия Михайлова.
– Вам худо, Илья Сергеич? – встрепенулся было лекарь.
Фон Зайниц не отвечал. Губы его шевелились беззвучно, а глаза, перебежав было с пальцев Михайлова на его лицо, воротились обратно.
– Игнотус, – с усилием проговорил он наконец.
Глава XXVIII
– Приятно услыхать язык, коим единственно говорит наука, но отчего Вы так смотрите на меня, сударь? – Михайлов невольно привстал с кресел навстречу шагнувшему к нему Зайницу.
– Я узнал тебя, убийца! Ты виноват и в гибели Алексея, у меня нет в том сомнения! Ты усыпил его, так это у вас называется! – На Зайница жутко было смотреть: такая бледность окатила лицо его, что губы казались сизы. Пальцы с силою сжали большую роговую пуговицу у ворота и отодрали с мясом, словно прицепившийся репейник. Казалось, всеми силами удерживает он себя, чтобы не броситься на Михайлова.
– Вы говорили с ним уже дважды, – с колебанием заговорил князь, – но только сейчас заподозрили давнего врага своего. Коли лицо его так переменилось, не жертва ли Вы заблуждения?
– Говорю, я не знаю настоящего его лица! – Фон Зайниц в отчаяньи прижал ладони к вискам. – Я не уверен даже в голосе! Ваше Преподобие, Вы говорили о манере бессознательной, присущей каждому человеку, вспомните!
– Я помню, – отец Модест словно чего-то ждал.
– Сударь, мне сдается, Вы спутали меня с человеком, причинившим Вам немало горестей! – заговорил Михайлов: хрипловатый голос его звучал с необыкновенной сердечностью. – Невнятно другое. Вы сами признаетесь, что лицо мое Вам знакомо не наверное. На чем основывается уверенность Ваша?
– На манере трогать перстами пищу, – плечи Зайница поникли.
– На чем?! – с невероятным изумлением воскликнул Михайлов.
– Сего не довольно для доказательства вины, – покачал головою князь. Пробираясь потихоньку к двери, Нелли не без удовольствия отметила, с
каким изумлением глядит на нее Катя: поди в толк не возьмет, с каких это пирогов она бежит самого любопытного. А что делать, коли только у Нелли тут и есть голова на плечах.
Ночь между тем сгустилась в преддверьи рассвета. Бег Неллиных шагов в направлении стены гулко звучал по дереву.
Навстречу попался Федор.
– Ну, что там тартары? – спросила Нелли весело.
– Кобылятины нарубились да спят небось, – отвечал тот, со всей силы натирая кулаками глаза.
– А не видал ли ты, Федор, давешнего пленника? – невинно спросила Нелли.
– Изрядный оказался малый, – Федор зевнул теперь в ладонь. – Мочи нету, хоть как в сказке палец режь да соль в ранку сыпь.
– Это еще зачем?
– Попробуй сама, разом поймешь. Лучше того питья арабского, что вы там, в России, сказывают, для бодрости хлещете вместо китайского чаю. Кофей он, что ли, прозывается? Я не пробовал отродясь. А пленник теперь под Большими воротами. Да для чего он тебе?
Но Нелли уж бежала дальше, словно бы не успела услыхать вопроса.
Сирин тоже боролся с дремотою, выделывая артикулы со стареньким мушкетом. Сам себе бормотал он при этом под нос команды, словно на плацу.
– Ружье, вишь, дали, – сказал он с усмешкою, увидя перед собою Нелли.
– Никита! – в другое время знак доверия к Сирину порадовал бы Нелли, но теперь не то было важно. – Помнишь, рассказывал ты, что в Омске видал каменщика, с коим в дому вотчима сталкивался?
– Вестимо помню.
– Так идем скорей со мною! – Нелли ухватила молодого человека за рукав.
