«линии Керзона», линии «Риббентроп — Молотов». Сталин сказал: «Назовите, как хотите! Но наша граница пройдет так!» Черчилль возразил: «Но Львов никогда не был русским городом!» «А Варшава была», — спокойно ответил Сталин.
— Гесс сидит, Вячеслав Михайлович.
— Гесс сидит по нашей вине.
— А почему — по нашей вине?
— Они были за то, чтобы его освободить, а без нас не могут решить. Нюрнбергский процесс[22]…
— Поляки интересуются судьбой польских офицеров в нашем плену, это больное место… Они говорят, что наши расстреляли…
— Они могут. Есть специальное заявление советского правительства. Этого я и придерживаюсь. Была же потом комиссия. Руденко входил.
— А сколько поляки принесли горя Украине, Белоруссии, — говорит писатель И. Ф. Стаднюк. — Между прочим, в Первую мировую войну поляки были самыми страшными для украинцев. Очень жестокие. Они не выбирали кого-то, а сразу наказывали целую деревню.
— Националисты все — польские, русские, украинские, румынские, они на все, на все пойдут, самые отчаянные, — говорит Молотов.
— Перед назначением Рокоссовского в Польщу я туда ездил и сказал полякам, что мы им дадим в министры обороны кого-нибудь из опытных полководцев. И решили дать одного из самых лучших — Рокоссовского. Он и характером мягкий, обходительный, и чуть-чуть поляк, и полководец талантливый. Правда, по-польски он говорил плохо, ударения не там ставил, — он не хотел туда ехать, но нам было очень нужно, чтобы он там побыл, навел порядок у них, ведь мы о них ничего не знали[23].
— Рейган провозгласил, что Польша — это начало конца коммунизма. Польша всегда была в тяжелом положении. У нас много было разговоров о Польше с Трумэном, Гарриманом… Мы не можем Польшу потерять — нам же за это достанется. Если такая линия пойдет, и нас это захватит. К этому тоже надо быть готовым.
— Поляки никогда не утихают и никогда не успокоятся. И без толку. Все на свою шею… Очевидно, будут еще серьезные события…
Черчилль пишет, что англичане из-за Польши начали войну.
— Да, да, — соглашается Молотов и добавляет: — Союзники нас голыми руками хотели брать и заставлять делать то, что им надо! Они иначе полагали. А мы обыграли.
— Народ мало знает.
— Мало, да.
— Вы не допускали в Польше Миколайчика…
— Ну а как же. Черчилль, конечно, не пишет о том, что дал Монтгомери указание насчет немецкого оружия?
— Пишет.
— А для чего — как он пишет?
— Боялся русского усиления. Русские нарушили ялтинские соглашения: Вышинский появился в Румынии.
— Вышинский позже появился, — парирует Молотов.
— В Польше дела неважные, — говорю я.
— Плохо не просто то, что там неважное настроение, — отзывается Молотов, — но то, как мы капитулянтски информируем об этом.
— Пришел наш танкер с продовольствием, они не подпустили к берегу, обстреляли. Лозунг: «Лучше умереть с голоду, чем есть русское дерьмо!» Есть нечего, не работают. Чехи прислали им состав с курами — не пропустили через границу. Партия оказалась там слабой, недостойной.
— Не то что слабой, — добавляет Молотов, — а никуда не годной. Съезд они неплохо провели. Но действий со стороны Кани (Первый секретарь ПОРП. —
— Вы со Сталиным еще в Потсдаме заявили, что Польша должна быть самостоятельным, но не враждебным нам государством.
— Ну а потом, когда мы ее приблизили к себе и она стала нам дружественной — тем более, — говорит Молотов.
Социализм в Восточной Европе
— Говорят, что после войны не было единства в Политбюро насчет строительства социализма в странах, которые мы освободили.
— Нет, не было этого.
— То есть у вас сразу была твердая линия на строительство социализма в этих странах, да?
— Осторожная только… Для этого народная демократия была, а не диктатура пролетариата, все это были переходные такие формы, которые необходимы были. А суть — да.
— Суть: провести эту политику?
— Ну, в разных условиях по-разному. Одно дело в ГДР, другое дело — в Болгарии, но основа одна и та же.
— А Австрию вы специально оставили так?
— Да, это конечно. Потому что она не подготовлена была для этого. Браться официально за неподготовленное дело — только осложнять дело и только портить, так сказать…
— Значит, заранее решили про социалистический путь, но Австрию не трогать?
— Ну да. Насчет Австрии заранее решили. И насчет Греции. И Финляндии тоже. Я считаю, что это принято очень разумно с точки зрения истории и политики. Видите, тут самое трудное, чтобы от империализма ушли. А это было предрешено до окончания войны.
— Я читал, американцы сожалеют, что Берлин оказался в советской зоне оккупации Германии.
— Конечно, это безусловно. Это был компромисс, но такой компромисс, при котором наши плюсы были больше, чем ихние, конечно. Но и трудности оставались. А много еще осталось и других трудностей.
…Вопросы о Греции и Румынии были согласованы у меня с Иденом, а потом уже у Сталина с Черчиллем.
