Рамзин: Это требование было последнее, которое я получил от господина Р. уже в конце 1929 года.
Крыленко: Выполнение этого требования тоже было поручено?..
Рамзин: …Борису Сергеевичу Стечкину, который совместно с другими работниками работал в области авиации. Ими была составлена записка, причем эту записку получил Калинников, а потом она была переслана по назначению.
Крыленко: Значит, тут мы тоже имеем исполнение?
Рамзин: Да.
Целый месяц печатаются материалы о процессе Промышленной партии.
В них говорится, что эта организация вела преступную работу, создавая кризис в отдельных областях промышленности и углубляя экономические затруднения, что она стремилась захватить власть, поставив во главе страны технократов. Судили восьмерых руководителей Промпартии. Пять из них, в том числе ее глава, директор теплотехнического института профессор Высшего технического училища Рамзин, были приговорены к расстрелу. Потом их помиловали. Рамзин некоторое время находился в заключении в бывшем здании ресторана «Черный лебедь», недалеко от академии Жуковского. Там ему предоставили возможность работать, и он со своей группой создал принесший ему известность прямоточный котел высокого давления и стал лауреатом Сталинской премии. Героем Социалистического Труда.
Как видно из судебных протоколов, Рамзин дал показания о том, что Стечкин выполнял поручения Промпартии. Борис Сергеевич был арестован с группой профессоров и инженеров, фамилии которых не значились в приговоре. Кто-то из сверхбдительных работников Центрального института авиационного моторостроения приложил руку к его аресту. Беспартийный, а начальник института. К тому же дворянское происхождение…
Как и ко всем явлениям жизни, Стечкин подошел к своему аресту философски, спокойно и хладнокровно пошел за чекистами. У него был необыкновенный подход к жизни. Он не понимал, что значит «трудно» или что такое «скучно». Однако, когда его привезли в Бутырскую тюрьму, жизнь сперва показалась ему сложной: он попал в одну камеру с двадцатью уголовниками. Один попытался его шантажировать. Борис Сергеевич спокойно и весомо врезал невежде по физиономии. Больше к профессору не приставали.
Его допрашивали по сорок часов подряд. Слепя в лицо яркой лампой, не давали заснуть. Менялись следователи, но он ничего не подписал. Ему припомнили: «А на броневичке в 1917 году ездили?» Это когда они вдвоем с Курчевским пытались отбить Кремль у большевиков…
И тогда, и в дальнейшей жизни Стечкин полностью отрицал свое участие в Промпартии. Мало говорил об этом аресте и объяснял его так: «Виновата бильярдная… Меньше болтать надо было».
Он имел в виду бильярдную в ресторане «Прага», куда частенько захаживал поиграть и где собирались нэпманы, бывшие белогвардейцы и другая социально невыдержанная публика. Там он мог что-нибудь не то сказать. К тому же, как вспоминал его друг авиаконструктор А. А. Архангельский, у «Праги» всегда находились какие-то личности, с которыми Стечкин считал необходимым подраться.
Конечно, это был необычный профессор.
Стечкин говорил, что суд над ним был дутый, все притянуто за волосы, фикция. Однако о самом Рамзине он всегда отзывался почему-то не лестно.
– Насчет Рамзина все было правильно, – говорил он,- а многих он оклеветал совершенно беспочвенно.
В этом деле и поныне есть неясности, но хуже всего бросить на человека незаслуженную тень вины. Те, кто попал в тюрьму по делу Промпартии и с кем мне удалось поговорить, считали, что помимо борьбы с откровенными вредителями и противниками нового строя процесс преследовал еще одну цель: заставить интеллигенцию определиться и работать на Советскую власть, к которой у нее, видимо, душа не лежала.
Рамзину, конечно, хотелось иметь у себя такую фигуру, как Стечкин, и в своем правительстве он отвел ему портфель министра авиации. Но с Борисом Сергеевичем никто этого не обсуждал. Единомышленники Рамзина оговаривали на процессе и непричастных к Промпартии ученых – или под давлением следствия, или чтобы не дать возможности им работать на Советы. Стечкин был осужден на три года, но непричастность его к организации Рамзина была выяснена, и через год, в конце 1931-го, он был досрочно освобожден со снятием судимости.
Процесс вызвал бурю откликов за рубежом, в том числе и среди ученых. Эйнштейн выступил с критикой Советского государства, но позже, ознакомившись с документами процесса и письмами Рамзина, отказался от своих прежних заявлений по этому вопросу.
Фамилия Стечкина то появлялась, то исчезала в списке членов редколлегии ежемесячного журнала «Техника воздушного флота», где он сотрудничал с 1927 года по разделу «Моторостроение». Журнал издавался под председательством П. И. Баранова – начальника Управления ВВС. Редактором был Н. М. Харламов, отделы вели Н. М. Брилинг, В. Ю. Гитис, С. И. Мака- ревский, Б. С. Стечкин, Н. И. Шабашев, Н. И. Шпанов. Стечкин значился в этом списке до № 11 за 1930 год и вновь появился в 1933-м.
В 1931 году ему исполнилось сорок лет. Сохранилось письмо С. А. Чаплыгина, написанное к 40-летию Стечкина, когда он был в заключении. Сергей Алексеевич, естественно, нигде не мог его опубликовать, и оно обнаружено в архиве.
