Он держался настороженно.
Грек достал из кармана брюк пачку денег, перевязанную резинкой, развязал и достал пять червонцев, протянул Сергею.
Сергей осторожно взял деньги.
Немец похлопал его по плечу, подталкивая к машине.
Сергей пошел за ним, оглянулся.
Грек пошел в барак.
Один из тех троих на четвереньках полз за угольную кучу. Чечен, приподнявшись, снова упал, а третий быстро кидал руками уголь в тачку.
Немец сел в кабину, завел двигатель. Сергей сел тоже, спрятал, наконец, в комбинезон деньги.
Машина рванулась, поднимая пыль.
Оставляя за собой рыжий шлейф, машина шла по каменистой пустыне.
Сергей и немец молчали. Немец правой рукой, не глядя, потянулся назад, подвинул магнитофон, поставил кассету.
Заиграл рок.
Немец почесал грудь, кивнув головой и заржал. Глянул на Сергея, потянулся, прибавил звук.
Музыка ревела, рвала душу.
Немец в такт музыке дергал головой.
Машина шла по пустыне, как танк, напрямую, без дороги.
Мимо пролетело несколько юрт. К ним рванулась собака и отстала. Слева, пустив коней галопом, прошло четверо всадников.
Еще юрты.
Женщины у юрт визжали и прикрывали платками лица.
В маленькой луже стояло десятка два голых детей. Они все, увидев машину, заорали, замахали руками, а один, выбежав из лужи, принялся мочиться в сторону машины.
Слева рядом шли верблюды.
Музыка ревела. Немец дергал плечами.
Машина неслась напрямик.
Они остановились в каком-то поселке у скважины. На скважине стояла труба. Из трубы в яму хлестала вода.
— Давай, — немец кивнул на воду.
Сергей вылез, снял куртку.
Немец уже в трусах вылез с другой стороны, замер, поднял палец:
— O! Моя любимая.
Снова заиграл рок.
— Давай, давай, — крикнул немец и снял трусы. С мылом побежал к яме, залез в нее под струю, заорал.
Сергей тоже разделся. Под брюками у него оказалось сразу голое тело. На ногах вместо носок были портянки. Тело его стало сухим, крепким.
Они мылись, плескались.
Немец тер Сергею спину. Потом наоборот.
Сергей брился.
Немец кинул ему пару чистой одежды, туфли.
Вокруг машины уже стояли дети, женщины. Они внимательно следили, как мужчины одевались.
Уже из кабины немец спросил рыжеволосую женщину.
— А чей поселок?
— Тарбеево. Тарбеевы мы.
— Ну и что Тарбеево? А что, бляди у вас есть?
— Есть. Есть пляти, — обрадовалась она и стала показывать на женщин, стоявших поодаль. — Фот эта плять. Фот эта. Фот эта…
— А сама-то как?
— И я, и я плять, — весело закивала она головой. — Вся Тарбеево плять!
Немец захохотал, крутя головой, и нажал газ.
Машина рванулась по проселку, вырвалась на шоссе.
Сергей сидел чистый. Лицо коричневое, только светлые полоски возле глаз и выгоревшие брови.
Машина шла по шоссе. Около поселков у дорог стояли дети. Они кричали, махали руками и бросали в машину камнями. Немец, пугая их, сигналил, но скорости не сбавлял.
Справа осталось озеро с камышами и серебряными бликами на воде. Над озером поднималась стая гусей.
Машина неслась на юг. Справа красное солнце садилось за горизонт.
Дорога была прямая как стрела. Впереди показалось дерево — единственный в округе карагач.
Немец притормозил.
Под деревом из скважины текла вода. У воды стоял стол, мангал, рядом, под выгоревшим тентом, накрытая мокрыми матрасами желтая бочка.
Немец поставил машину. Они с Сергеем вылезли, пошли через дорогу, под дерево.
Там стоял единственный «Жигуль».
За столом сидело человек пятнадцать грузин. Они пили водку и пиво, ели мясо.
Немец взял десять палочек шашлыка.
Торговал маленький шустрый узбек.
— Почем пиво? — спросил немец.
— Рубль кружка, — узбек улыбнулся.
— Рубль? — Сергей потянулся к карману. Немец остановил его жестом.
— Восемь, — сказал он, бросив деньги.
Они сидели у воды, ели и пили. Солнце уходило за горизонт.
Грузины запели по-грузински.
Немец достал из кармана брюк рулончик денег, снял резинку, часть протянул Сергею.
Тот, удивленный, взял.
— Остальные потом, — тихо сказал немец и залпом вылил целую кружку.
Ночь. Немец гнал машину, выжимая до ста тридцати.
Сергей держался за дверцу. Закрывая глаза, спал несколько секунд, потом встряхивался, снова смотрел вперед.
Немец снова включил рок, оскалился, нажал еще.
Навстречу им из черноты вырывалась стрела дороги, ныряла вниз под колеса.
В лобовое стекло бились ночные мотыльки.
На дороге столбиками замирали суслики. Немец давил их.
Утро. Солнце еще за горизонтом. КамАЗ стоял у обочины. Немец и Сергей ставили запаску. На немце куртка, на Сергее ватник. Холодно.
Полдень. Пустыня вокруг голая, каменистая с бурыми пятнами выгоревшей травы. Иногда полосами тянулись такыры.
Стекла в кабине были опущены. Немец и Сергей сидели голые по пояс. Оба обливались потом, стекавшим струями. Жара.
Машина шла по грейдеру. Кругом пусто.
