Сначала из трубы показались ботинки. Ноги медленно выбирались на землю, затем показалось тело, то замиравшее, то снова толчками выползающее наружу. Он выполз с клочками дыма, повалился тут же набок, долго лежал на спине, раскинув руки и ноги. Отлежавшись немного, поднялся с трудом, сильно согнувшись, прошел немного, упал на четвереньки, хрипло закашлявшись, долго, до рвоты, вновь встал, подобрал свой мешок, прут, пошел, шатаясь, по тоннелю дальше. Дойдя до развилки, прислушался, свернул в более темный, глуша рвущий грудь кашель.
Он вышел на них сзади, два монаха стояли к нему спиной, дальше за ними в тоннеле светили огни сигарет, кто-то зажег факел. Он бесшумно двигаясь, спиной пошел назад, не выдержал, закашлялся, побежал, нырнул в первый колодец, срываясь, бегом вниз в быстрый глубокий канал. Вверху уже стреляли люди, хрипели собаки. Быстрый поток понес его под уклон. Он с облегчением окунулся, вынырнул, поплыл, гребя одной рукой.
В широком каменном тоннеле он быстро бежал по пояс в воде, иногда падал, проплывал по инерции несколько метров. Монахи бежали далеко сзади. Они задыхались, подбадривая собак, которым приходилось плыть. Те, кто бежал впереди, крючьями и палками прощупывали воду.
Он проплыл боковой, проход, от него поднялся бегом в следующий. Дальше по небольшой щели в низкий лаз, долго бежал, пригибаясь. Сзади выстрелили, еще раз. Лаз расширился, слившись еще с одним. Он бежал, утопая в густой грязи, от которой поднимались сильные испарения, плотным туманом собиравшиеся под потолком. Там, где он пробегал, из грязи вырывался тяжелыми пузырями газ, булькало что-то в глубине. Вдруг сзади закричали еще множество голосов, открылась беспорядочная стрельба, завыла собака и все стихло.
Он остановился, прислушиваясь, пошел назад. Шагах в ста увидел трех дохлых собак, и десяток монахов, лежавших в грязи в разных позах. Их фонари еще светили. Вдали было слышно, как, крича и ругаясь, убегают остальные. Кругом, то и дело хлопая, из грязи вырывались пузыри газа. Он постоял среди трупов, пошел дальше. Вдруг остановился, глядя на стену, там, где на уровне грязи стоял его знак, над знаком был чужой, точно такой же, только перевернутый: три треугольные головы, рассеченное хвостатое туловище.
Выйдя из подвала, он остановился на свету, огляделся, пошел вверх по лестнице, прислушиваясь у дверей в квартиры, около одной на четвертом этаже приложил к двери ухо, прислушался, отходя к подъездному окну. Открыл его, цепляясь за выступы, перебрался до окна в квартиру, наклонившись, головой, выдавил стекло и влез в комнату, прошелся по квартире, оглядываясь. Никого.
В комнатах стояла дорогая, под старинную, мебель: мягкие диваны, полированные шкафы, зеркала в бронзе, ковры на стенах и на полу. Проходя гостиную, он оборвал портьеру, вытер лицо и ссадины на руке. В кабинете в открытом баре стояли разные фигурные бутылки, он перебрал несколько, обнюхивая, отпил несколько глотков вина, бросил на пол. Пачкая ковры, зашел в спальню, открыл шкаф, вывернул вешалки с одеждой, порылся в куче, выбрал дорогие костюмные брюки, одел их прямо на мокрый грязный комбинезон, натянул какой-то женский пуловер и черный плащ. Брюки его уже намокли в коленях и в паху. Он снова пошел к окну, переступая прямо через кровати, застеленные атласными покрывалами, выбрался, перелез в подъезд, пошел вниз, но, услышав поднимающиеся голоса и крики, перешел этажом выше. Голоса все поднимались. Одна из дверей была приоткрыта, держалась на цепочке. Он просунул руку, прижал дверь, сняв цепочку, вошел, прикрыв ее, медленно прошел по коридору в зал.
В зале за большим столом обедала семья. Полный розоволицый мужчина с аккуратными залысинами, крепкая белокурая женщина, светловолосая девочка с гладким лицом и толстенький мальчик. Они замерли, уставившись на него, боясь пошевельнуться.
Он сел на пол в дверях, не мигая глядел на них. Голоса, смех остановились на площадке. Кто-то долго ключом открывал соседнюю дверь, долго входили, смеялись, гремя бутылками. Он все сидел, сгорбившись, и глядел на них, а они, онемев, застыли у стола. У мужчины чуть подрагивала рука, из полной ложки ему на грудь струйкой стекал суп.
Он встал, повернулся, дошел до двери, открыл, огляделся и пошел вниз по лестнице. А они сидели все так же, затаив дыхание.
Он сидел в самом углу вагона метро. Людей было много, но они, отодвинувшись, косились в его сторону, на его намокшие брюки и грязные волосы. На станциях люди выходили, входили. Играла негромко музыка, на платформах продавали вечерние газеты, поезд снова набирал скорость, высвечивая светом вагонов серые бетонные стены тоннеля, в оплетке проводов и кабелей. Постепенно поезд замедлил скорость и встал. Тихо. В тишине было слышно, как шуршат газеты, переговариваются. Какая-то женщина оглянулась нетерпеливо, посмотрела на часы, прошла еще минута. Что-то скрежетнуло снаружи, и вдруг открылись в темноту тоннеля разом все двери.
Он, слегка приподняв голову, поглядел в темноту, снова сгорбился. Из темноты у двери на, уровне пола появился человек, положив крепкие согнутые в локтях руки на пол вагона, насмешливо оглядел притихших людей.
По его спине, ухватившись за его голову, влез человек, оборванный, грязный, в резиновых сапогах, с автоматом на шее, следом уже лез другой, третий, четвертый. Такие же, в плащах, в жилетках, голые по пояс влезали в соседние вагоны. Спокойно, молча, они срывали с женщин украшения, вытаскивали бумажники, люди также молча сами отдавали им деньги, снимая кольца. С некоторых мужчин бандиты снимали чистую одежду. Проходя среди людей, один из бандитов гладил женщин, целовал их в щечку, извиняюще покачивая головой, жестом просил поднять бумажники повыше, приговаривая:
— Поляк, прими.
— Я не поляк, — угрюмо по-русски отвечал шедший следом с полиэтиленовым пакетом огромный парень.
— Не ворчи, поляк, не порть людям настроение.
Он все так же сидел в своем углу, еще ниже наклонив голову, выставив чуть вперед согнутые в кистях руки. Они проходили мимо него, не обращая внимания. Из темноты крикнули что-то, и бандиты стали прыгать из дверей вниз, шумно переговариваясь, пошли куда-то, и снова тихо.
Он вдруг поднялся, подошел к дверям, спрыгнул в темноту. Пошел вдоль поезда, люди уже переговаривались и выглядывали из дверей, но, заметив его, тут же прятались. К тоннелю, где стоял поезд, примыкал еще один, он свернул в него и пошел вперед, за мелькавшими вдали огнями фонарей. Позади него вагоны дернулись и пошли, набирая скорость.
Он долго шел за бандой, почти вплотную, вдруг, прислушавшись, осмотрелся, сбросив с себя плащ и пуловер, пробежал немного вперед, лег в маленькую канавку у стены, нагребая на себя мусор и грязь, затаился.
Вскоре мимо него проехал небольшой бронированный джип с открытым верхом; на нем пулемет, за ним еще один, пробегали тихо полицейские в прорезиненных костюмах и бронежилетах, с автоматами. Пронесли ящики, переносные прожектора с разматывающимися кабелями, все слаженно, быстро, бесшумно. Они прошли вслед за бандой и через несколько секунд по свистку зажглись прожектора, разом залив тоннель слепящим светом, ударил коротко пулемет.
— Всем лежать, не двигаться! — объявили в мегафон.
Снова длинная очередь над упавшими бандитами. Тут же тоннель наполнился грохотом и одним сплошным гулом автоматов, стрелявших с обеих сторон. Разлетелись вдребезги два прожектора, остальные выключились, теперь только плотные потоки трассирующих пуль переплетались в темноте. Со стороны бандитов мелькнуло пламя и ракета ударилась в потолок над машинами, разорвавшись сиреневым шаром, полетели камни, кто-то закричал дико, перекрывая выстрелы. На секунду снова зажглись все прожектора, осветив фигурки убегающих бандитов. Залпом вылетели две ракеты с треног, у которых возились полицейские, прожектора погасли, и уже в темноте заработали тяжело оба крупнокалиберных пулемета на джипах, посылая крупные трассы в сплошной фиолетово-огненный разрыв на месте банды, на фоне которого появлялись и пропадали фигурки пробегавших полицейских. Снова включился свет, снова синхронно вылетели ракеты, и джипы двинулись вперед по проходу.
Посреди шумной улицы вдруг открылся люк, выпуская клубы дыма и гари, на дорогу вывалился полицейский в противогазе, не обращая внимания на тормозившие машины, он сорвал маску, отдышавшись
