— …Все едино. Мы кровь и грязь. Вернемся туда, откуда мы вышли, тьма наше убежище, дом наш. Опустимся в самое черное, чтобы раствориться в нем и воскреснуть, и сотворить новый мир, и он, грядущий, примет нас, избавит от ужасов, и дети наши будут считать его родиной…
Он выполз по узкому ходу, с трудом протискиваясь, замер у маленькой отдушины в стене под самым потолком зала, внимательно оглядывая противоположную стену с факелами, черный крест, монахов, сидевших на полу.
Люди потерялись в ужасе, худшие из них, лучшие из них, не ведая, творят лишь кровь и грязь, с радостью и в тоске, лишь кровь и грязь, и в ужасе беспомощны и обречены, выживем лишь мы, но жалости не будет в нашем сердце…
Он отполз от отдушины и медленно с трудом развернулся в тёмном проходе, пополз прочь.
— Все, что есть под землей, все принадлежит и должно принадлежать вам. Вы одни все видите и все знаете, вы везде и повсюду, ничто не укроется от вас. И пусть ничто не страшит вас, пусть страх останется наверху, пусть сам дьявол бежит от вас, каким бы сильным он ни был, вы сильнее дьявола, вы хитрее его, ваш укус наполнен ядом, войдите в кровь и грязь, и пусть грязь и кровь поглотит вас, чтобы возродиться новым родом…
Стоголосый рев огласил подземелье. Пламя факелов заметалось, отбрасывая дикие тени на стены.
Он выбрался в темный коридор и побежал. Навстречу ему двигался свет и голоса. Он быстро скользнул в низкую железную дверь и прикрыл ее за собой.
Комната была наполовину разделена железной решеткой, за решеткой, почуяв его, сразу заметалось десятка два собак, грязно-серой и черной масти. Небольшие, коротконогие, крепкие, с коротковатой лоснящейся шерстью, они беззвучно скакали по клетке, поскуливая, просовывая короткие тупые морды сквозь прутья решетки. Перед клеткой у стены стоял длинный стол, заваленный кусками кожи, инструментами, рядом круглый деревянный брус с торчащим из него топором. На крючьях в стене висели связки псовых ремней, ошейники, намордники.
Он снова приоткрыл дверь в коридор, осторожно выглянул и пошел дальше, оглядывая редкие низкие вдоль стены ниши с черными крестами.
Он лежал в старой сухой штольне на боку, под одним из своих знаков и отдыхал в полудреме, но вот сразу очнулся и сел, прислушавшись, снова лег, чуть прикрыв глаза. Вдруг снова сел.
Это был район старых брошенных тоннелей, первых линий метрополитена, где то и дело попадались ржавые рельсы, отсыревшие разорванные кабели. Он долго шел по одному из тоннелей, свернул в широкое ответвление тоже с рельсами, прошел старый машинный зал с демонтированными трансформаторами, брошенными электромоторами, снова свернул в узкий коридор, по которому шли кабели, обрывки которых лежали на полу разноцветными пучками. Здесь он снова нашел свой знак, оглядевшись, пошел дальше.
В одном из проходов он остановился, насторожившись. Проход упирался в большой зал, заваленный брошенной техникой, проржавевшими транспортерами, сверлами, конвейерами. Осторожно пройдя между ними, он увидел в углу за кучей бетонных шпал брошенные бутылки, консервные банки, коробки, несколько затухших костров. Подойдя ближе, он наткнулся на двух почти голых, в изодранных лохмотьях девушек, лежавших среди мусора. Пища, бросились прочь несколько крыс, копошившихся около их тел. Он сел на корточки, внимательно осмотрел, вдруг вскочил, замерев, быстро вытащил из железок стальной брус, побежал по проходу, заправляя на ходу свой мешок. Вскоре путь ему преградил свет прожектора. Он рванулся назад, в боковой тоннель, через вертикальный колодец, спустился ниже в канализацию, побежал по воде все быстрее и быстрее.
Встал, прислушиваясь, снова повернул в обратную сторону, быстро прополз в трубу, побежал дальше другим тоннелем. Он бежал, тяжело дыша, вдруг снова встал, снова вернулся, делая крюк по проходам, трубам, нашел в щели расплющенный прут, проверил его, вновь спрятал, побежал по тоннелю к скобам, которые уходили вверх в колодец, быстро полез, добрался уже до крышки люка, как вдруг снова метнулся вниз, срываясь со скоб. Крышка наверху откинулась, пропуская тусклый свет, он успел прыгнуть в воду и отскочить, а в колодце сухо и гулко ударила автоматная очередь.
По широкому тоннелю быстро шло около десятка монахов, в брезентовых робах, перетянутых монтажными поясами, все с оружием. Двое чуть впереди сдерживали рвущихся на коротких поводках пять или шесть крепких черных собак.
В узком коридоре, заполненном водой, по колено брели в воде еще монахи, в полной темноте, тоже с собаками.
В небольшом боковом ответвлении двое монахов лежали, затаившись, выставив вперед автоматы, у одного за спиной полевая рация. Собаки вдруг захрипели, натягивая поводки, их пустили, и вся стая, молча шлепая по воде десятками ног, пошла по тоннелю.
Он бежал уже не останавливаясь, не оборачиваясь, собаки догоняли его, а где-то совсем далеко метались по стенам огни фонарей. Вдруг впереди мелькнул свет. Он, пробежав метров десять, нырнул влево, в низкий коридор, снова выпрямился, полез вверх по скобам в длинную узкую щель. Собаки, сбившись кучей, молча прыгали внизу. Он перебрался по щели наискосок и снова побежал по начинающемуся здесь коридору, уходящему круто вверх.
Снизу кто-то выстрелил, еще. Пули крошили бетон, метались в тесноте, рикошетя.
Монахи один за другим уже лезли по щели, за ошейники передавали собак друг другу наверх. Первый сверху уже бросил веревку. Собаки молча зубами хватались за нее, царапая стены, помогали себе лапами, уже бежали по крутому коридору.
Он снова кинулся по коридору вверх, выбрался в наклонную трубу, побежал на четвереньках, вдруг метнулся назад, к колодцу, в котором, уже светя фонарями, лезли люди, хрипели псы. Он метнулся по другой трубе, она свернула, он снова полез вверх, соскальзывая, а там, позади него, из колодца выбирался первый монах, и перепрыгивая через его спину, выскакивали из трубы собаки. Люди и псы, смешавшись, обгоняя друг друга, лезли за ним все выше.
Это был гладкий тоннель без ответвлений, он бежал из последних сил, позади снова уже шлепали лапы собак, впереди вдруг тоже замелькали фонари, закричали люди. Он встал, огляделся. Никаких ответвлений, только в грязном полу в кольцах высохшей грязи отверстие трубы стока Он швырнул прут назад, навстречу собакам, отбросил мешок и встал на четвереньки. Отверстие было не шире его плеч. Он нагнулся и руками вперед быстро втиснулся в трубу, застрял толовой вниз, но судорожно извиваясь, как червяк, пополз дальше.
Собаки, хрипя, подбежали к трубе, когда его ботинки один за другим уже исчезли в отверстии. Они, сбившись в кучу, тыкались в дыру мордами, но не лезли, подбегали уже люди.
Он прополз по трубе вертикально вниз, метров пять, здесь труба резко уходила горизонтально в сторону. Невероятно изгибаясь в поясе, в коленях, он умудрился пролезть поворот. Здесь стало еще уже, двигаться можно было только вытянув руки и выдохнув весь воздух, и то лишь едва-едва.
Монахи дали очередь в отверстие, прислушались.
Он медленно прополз еще несколько метров и застрял окончательно, не в состоянии ни дышать, ни двигаться. Труба крепко, как тесная одежда, облегла его тело.
Кто-то принес дымовую шашку, они зажгли ее, бросили в отверстие, один из них засмеялся. Двое остались у трубы, остальные, забрав собак, побежали дальше. Дым пошел из отверстия и монахи отошли чуть-чуть в сторону, присели, закурив.
Дым заполнял всю трубу, он лежал все так же неподвижно, его вытянутые руки чуть подрагивали от напряжения.
Дым перестал идти из отверстия, шашка выгорела, монахи поднялись, один, подойдя к дыре, дал в отверстие очередь, затем, перекинув автомат за спину, помочился в трубу. Они, не спеша, ушли по тоннелю. Стало тихо, сначала вдалеке слышны были их голоса, затем, все смолкло, еще легкий пар поднимался из отверстия…
