Другой, наложив мяса в миску, встал и положил миску на землю перед закопанным. Поправил безжизненную голову, привалив камнями.
— Может, запах мяса почует и оживет, — сказал он.
— Умер он, — сказал Митя тихо. — Сердце у него стоит.
— Нет, не умер, — сказал пастух. — Человек, он не сразу помирает. Иной раз, смотришь, умер, а он нет, отходит. Полежит, полежит и — отходит.
Стадо над курганом зашевелилось сонно. Догорал костер. Пастухи дремали вокруг костра, самый молодой из них спал на овчине, положив руки под щеку, улыбался во сне. Митя все сидел, проваливаясь в сон, и глядел на голову, торчавшую из земли. Стояла глубокая ночь.
Он очнулся первым. Костер дымился, прогорев до пепла, в степи начинало светать. Митя посмотрел на голову и замер. Человеческая голова смотрела на него ясно и осмысленно, губы ее шевелились.
Митя бросился к закопанному в земле человеку, упал на четвереньки, потрогал его лицо. Склонился, прислушиваясь, к самым губам. Пастухи просыпались. Митя бегом принес ковш воды, поднес его ко рту закопанного. Рука у того слабо шевельнулась. Пастухи столпились вокруг него, стояли, улыбаясь.
— Отошел, — сказал один из них. — Жив Колька.
И они принялись его откапывать…
Голого, грязного, его вынули из земли, положили на кошму, прикрыв одеялом. Он смотрел на пастухов, чуть улыбаясь, и плакал беззвучно, не в силах выговорить ни слова…
Солнце всходило над степью. Митя стоял у мотоцикла, а мимо него, закрывая степь пылью, шло стадо. Тысячи коров мычали, дышали шумно. Кричали пастухи, лаяли собаки, а стадо все шло и шло…
В степи, на кургане, сидели вкруг мужики с хуторов, пастухи — всего человек двадцать. В кругу, на расстеленном брезенте, стояли бутылки с водкой, кружки, лежали хлеб, мясо, овощи. Вокруг, сколько хватало глаз, простирались холмы. Жаворонок пел где-то над степью.
Один из мужиков, разливавший по кружкам водку, протянул Мите кружку.
— Меду возьмите, Дмитрий Васильевич, — сказал другой.
Митя, улыбаясь, поглядывал на Николая Смагина. Тот уже отошел, сидел тихо, глядя на стол, только глаза его еще подрагивали иногда и половина лица была черной.
— Как ты? — спросил его Митя.
— Ничего, — тот кивнул.
Взяв кусок хлеба, он понюхал его. Откусив самую малость, стал осторожно, едва-едва жевать.
— Замерз в земле, — сказал он, поправив ватник, наброшенный на плечи. — Не отогреюсь никак.
— Ну как там? — спросил Смагина один из мужиков.
— Где?
— Ну там, когда помер? — Мужик даже придвинулся к Смагину. — Видал чего?
Смагин задумался. Покрутив головой, усмехнулся.
— Чего-то видал, — он снова усмехнулся. — Нету здесь ничего такого, чтоб объяснить. Да я и не понял.
— Ну хорошо или плохо? — допытывался мужик.
— Не знаю. Необычно. — Смагин снова отщипнул хлеба. — Вроде бы и не плохо.
— А видел-то чего?
— Да оставь ты его, видишь, он черный еще! — сказал другой мужик. — Ты, Колька, водки лучше выпей. Сразу к жизни воспрянешь!
— Так видел чего? — не унимался первый мужик.
— Деда твоего видел, — ответил ему Смагин. — Митрофана Романыча Сковородникова, как живой и весь в белом.
— Врешь!
— Встретил он меня и говорит: «Степка мой, паскудник небось, а?» — «Паскудник, — отвечаю, Митрофан Романыч», — «Обидно, — говорит он, — очень я на него надеялся!»
Мужики загоготали, разбирая кружки. Митя тоже засмеялся.
— Ну это ты врешь! — обиделся мужик, тот, что спрашивал. — Деда ты видел! У деда моего два ордена Славы, он место свое получше получит! Тебя туда и не пустят!
— А я так думаю! — вдруг заговорил один из мужиков, крепкий, жилистый, с черным от солнца лицом. — Смерть к каждому придет, к каждому в свой срок, как и положено! Никто мимо смерти не пройдет! А пока живы мы еще все! Так?
— Так! — закивали мужики.
— А значит и России быть, от моря и до моря, тысячу лет! Так?
— Так! — отозвались мужики.
Все выпили, и Митя со всеми выпил. Далеко разносились голоса с холма. Жаворонок пел над степью…
Днем Митя спал под навесом во дворе. Вдруг тонкая белая рука коснулась его лица. Митя открыл глаза и увидел лицо, склонившееся над ним.
— Катя, — прошептал он и протянул к девушке руки.
Он прижал ее к груди. Они лежали, обнявшись и замерев. Ветер шевелил флаг над домом, гонял по двору пыль. Собака прошла, легла в тени под забором.
Митя сидел на стуле, вытянув ноги, и улыбался. На коленях у него лежала книга, но он не читал ее. Катя в Митиной рубашке ходила по двору и вешала на веревку мокрое белье, простыни. Митя все сидел и смотрел на нее.
К воротам подкатила бричка, и во двор зашел парень, отца которого Митя прижигал железом. В руках он держал огромный куль. Катя ушла в дом, вышла вскоре уже в платье.
Парень поставил куль на стол, поздоровался с Митей.
— Это ваша девушка, Дмитрий Васильевич? — спросил он.
— Да, приехала, — ответил Митя.
— Со встречей вас! — поздравил парень. — Значит, и я вовремя. — Он раскрыл куль.
На столе лежали несколько кругов колбасы, копченая рыба, кусок окорока, хлеб. В отдельном свертке огромный кусок свежего мяса.
— Не побрезгуйте, Дмитрий Васильевич, — сказал парень. — Спасибо вам!
Он кивнул Кате, пошел к воротам. Вдруг вернулся, держа целую охапку речных лилий. Протянул цветы Кате, улыбаясь.
— Отец заехал бы, да стыдно ему, — сказал он.
Кивнув снова, парень пошел к воротам. Впрыгнул в бричку, и бричка, пыля, ушла в степь. Митя, обняв Катю, глядел ему вслед. Катя, улыбаясь, прижимала к груди лилии…
Они шли степью по гребню холма. Внизу, отсвечивая на солнце, лежала река. Узкая, чуть заметная тропинка круто уходила вниз. Они стали спускаться к реке.
Под холмом был родник. Митя присел, умылся холодной водой. Напился, черпая воду пригоршнями. Набрав в ладони воды, осторожно протянул их Кате. Катя, наклонившись, стала пить из его ладоней.
— Холодная, зубы ломит, — сказала она, засмеявшись.
Митя прошел вдоль родника, внимательно оглядывая траву. Нашел несколько ягод ежевики. Съел одну, другие протянул Кате. Она взяла ягоды, съела их молча…
У реки, в том месте, где был мелкий брод, Митя разделся. Ступая осторожно, он вошел в воду, дошел до середины переката. Вода, журча, текла по его ногам, едва достигая колен. Катя, сняв платье, стояла в купальном костюме, глядела на него.
— Иди сюда, — позвал ее Митя.
Катя ступила в воду, осторожно подошла к Мите.
— Холодно, — сказала она, поежившись. — Как же здесь купаться, здесь же совсем мелко?
Митя сел в воду и, вытянувшись, лег на перекате. Только голова его торчала из воды.
— Ты просто ложись, — сказал он. — Вода сама потечет через тебя.
— Ты лежишь, как сом, — улыбнулась она. — Или как камень. Как речной валун на перекате.
