Андрей постучал в крайний у дороги дом. Залаяла собака.
— Открыто, — крикнули со двора. — Идите, не бойтесь.
Андрей, пройдя за ворота, увидел в небольшом саду полную женщину, копающую землю.
— Здравствуйте, — поздоровался Андрей.
Женщина перестала копать, раскрасневшись, выпрямилась, улыбаясь.
— Я из Казани, из Университета, нельзя ли у вас пожить недели две, у меня практика будет, я заплачу.
Женщина, бросив лопату, подошла к нему.
— Живите, — просто сказала она. — Мы счас и обедать будем.
Колония оказалась рядом, в конце улицы одноэтажных деревянных изб, и он не сразу понял, что это колония.
Навстречу ему, по выбоинам в провалившейся дороге, прогнали тощих коров, с пустыми отвислыми выменями, прошел пастух в солдатской шинели без погон и в широкой фетровой шляпе. Дорога упиралась прямо в серую бетонную стену, поверх которой не было даже проволоки, за стеной поднимались цельные корпуса, ни вышек с часовыми, ни глазка в старых покосившихся воротах — обычная провинциальная фабрика.
Железная калитка в стене открылась, выпустила толстую тетку в дождевике и платке, она засмеялась, отмахиваясь от кого-то, и пошла, с сумкой, наискосок от Андрея, обходя лужи и грязь. А калитка осталась открытой.
Андрей смотрел на нее, как завороженный, понимал, что нельзя стоять так, и не мог уйти. Тяжело отъехали ворота, выпустили грузовик, накрытый тентом, плеская грязью из луж, он проехал мимо, так близко, что Андрей ясно разглядел молодое усатое лице водителя, его красную, с петухами, кофту.
Медленно, Андрей подошел к калатке, взялся рукой за шершавую грязную стену, и заглянул внутрь, как в колодец. В длинном коридоре с крашеными стенами и бетонным полом играло где-то радио. Слева из приоткрытой двери слышался смех, гулкий, как в подвале. А прямо по коридору, за решетчатой перегородкой, в самом конце, на табурете сидел маленький мешковатый солдат с автоматом на коленях. Зa ним, за второй решеткой, по светлому двору лениво прошел кот.
Солдат зевнул, глядя на Андрея, тот выпрямился, пошел от калитки, стирая ладонь…
Вдоль всей стены тянулись обыкновенные дома, с дворами, банями и яблонями, еще только-только сквозившими зеленью. Во дворах прямо под стеной вешали белье, играли дети. С другой стороны, там, где холм спускался вниз, к реке, навстречу ему по тропе прошли двое мужичков, с лопатами, в высоких болотных сапогах. Дальше, на углу стены, он потрогал углем написанное ругательство, и подняв голову, увидел, наконец, вышку. На вышке, под деревянным козырьком, стоял часовой, курил, свесившись через перила, и глядел на Андрея, потом сплюнул, перешел вовнутрь…
За ужином хозяйка налила ему стакан самогона, поставила тарелку с густым горячим борщом.
— А что, у вас здесь колония? — спросил он ее, скучая.
— Тюрьма? Так это давно.
— И кого там держат?
— Разных. Они там и работают, и живут, запертые, женщины одни….
— Их что, не вывозят совсем?
— А куда? У них все там… Ночью их же машина со станции новых привезет за ворота, и все, мы их и не видим. Иногда только музыка у них там играет…
Андрей склонился над тарелкой.
— И крепко их охраняют? Не бегут?
— Да как убежишь, люди кругом…
Ночью он все ходил по комнате, от сундука к шкафу, обратно, курил. Потом попробовал начертить план тюрьмы, но бросил, лег на койку, в отчаянии глядя в потолок.
Он все лежал утром, когда вошла хозяйка.
— Мы только поговорили вчера… А сегодня по утру, как раз арестанток в город гонят. Рано-рано, не развиднелось еще, колонной прошли. Они улицы метут к празднику… Шумные такие, арестантки, веселые… Интересные есть…
Они вышли неожиданно и сразу заполнили всю улицу, молчаливой, шагающей прямо на Андрея стеной. Их гнали в темноте, колонной, по восемь в ряд, по бокам охранники в черном и солдаты с оружием на ремнях, все одинаково серые, в своих серых одеждах и серых же платках. Неровный топот их грубых башмаков заполнил спящую слободку. И собаки стихли.
Они все шли и шли мимо него, с хмурыми лицами, совершенно одинаковые в тусклом свете фонаря, совсем рядом, отведя ветки, мелькнули грубые, крепкие лица охранниц, вот уже спины последнего ряда, и все, прошли… Слсвно полк, вышедший в ночной марш.
В поле ночь рассеялась, небо обрезало уже красным. Колонна вздохнула, ожила, и в ней, в разных концах, заговорили сразу, засмеялись.
Андрей, поспевая, шел вплотную за последним рядом, почти вместе с двумя замыкающими солдатами. Солдаты молча курили на ходу, не обращая внимания на него, и он с удивлением смотрел, как рослая охранница шагает рядом с последней правофланговой и оживленно рассказывает ей о какой-то новой кофте, купленной в городе..
Они мели улицу и сквер, выходивший к реке, работая весело, дружно, рядами. Охранники ходили среди них, и царила странная праздничная суета, а в улицах и на холме курило молча отгородившее их оцепление.
Андрей вглядывался в их лица. Кто-то засмеялся, показав на него пальцем, одна из них тут же подняла юбку, показывая ему ноги… он оглянулся, отошел в кусты. Рядом в нескольких шагах прошел еще один ряд и охранник, он, забывшись, двинулся к ним, встал, вдруг растерявшись: они были совершенно одинаковы.
Охранник, крепкий, сухой старик, отошел в сторону, сел, отряхнув пыль, на садовую скамью, развернул газету, поглядывая иногда на метущих, на зелень в клумбах.
Андрей подошел медленно к нему, разглядывая обветренное тяжелое лицо. Тот обернулся.
— Можно? — спросил Андрей тихо и, не получив ответа, снова огляделся.
Он присел, закурил, стараясь улыбаться независимо, как простой зевака.
— Праздник завтра, — сказал он, не зная, что говорить.
Охранник снова не ответил, глянул лишь мельком, хмуро.
— А что, вы вот так вот весь день? — снова спросил он глупо.
Старик встал, так же не глядя, пошел от скамейки.
— Постойте! — Андрей вдруг встал. — Пожалуйста…
Тот обернулся, встал, оглядев его хмуро.
— Дело у меня есть, — Андрей огляделся еще раз, бросил окурок. — Увидеть мне надо одну… Сидит она у вас. Я заплачу…
Старик засмеялся, складывая газету, еще раз оглядел Андрея, пошел за оцепление.
В избе он быстро собрал вещи. Торопясь, поглядывая на улицу, вышел к огороду с вещами, но сел вдруг на поленницу. Подумав, вздохнул, вернулся…
Закопал все в саду, у сарая, завернув оружие и деньги в целлофан, утоптал землю. Вернувшись в дом, он лег, стал ждать…
После обеда пошел снова к тюрьме. Не спеша двигался вдоль стены, глядя на дворы. Тучи разнесло, солнце грело подсыхающую землю. Из двора хорошего тесового дома вышел старик, пошел ему навстречу. Он был в простых брезентовых штанах, в рубахе, в руке нес ведро, полное бензина. Андрей узнал охранника, машинально поздоровался с ним. Тот прошел мимо.
На следующий день, Первого мая, в слободе было тихо, лишь с утра прошли куда-то несколько
