валюты.
Андрей смеялся тихо. Таня тоже.
— Ну и что дальше? — Лариса и бровью не повела, даже позы не изменила.
— Ничего, — Витя погладил ее по шее. — Просто очень хотелось бы узнать, как они?
— Кто?
— Ну арабы… Такие же?
— Такие же.
— Здорово! — Витя потер глаз. — Я подозревал это. А я, знаешь ли, в той комнате живу, — он снова чмокнул ее в щеку.
— Ну и что?.
— Ничего. Я и жениться могу.
— На мне? — теперь и Лора улыбнулась.
— Могу и на обеих. Обе вы хорошие… Настоящие драгуны. Вам бы бакенбарды еще!
— И что мы будем делать? — Лариса рассмеялась.
— А все! — он потрогал ее ушко. — Я вам дрова буду колоть, воду носить… Полочки всякие прибивать.
— Нам не надо… полочки, — она убрала его руку.
— А у меня есть еще план, — живо откликнулся Витя. — Одного секретного завода в Тамбове.
— Отойди, — Лариса, смеясь, отталкивала его.
— Ну хорошо! — воскликнул он горько. — Ну что тебе стоит? Один только раз без денег, вроде субботника?
— Отойди, — она отталкивала его, смеясь.
— Ладно, — Витя встал, достал из кармана тетрадку. — Сколько это стоит? Ну?
— Сто пятьдесят долларов, — она смотрела на него весело. — Ладно, для тебя сто!
— Один раз — сто долларов? — он прошелся. — Ладно! — протянул ей тетрадку. — Это мой рассказ, я оцениваю его скромно, долларов в триста… Боже мой, — он повернулся к Андрею. — Боже мой! Боже мой, мне не верят!
Когда Таня вернулась, Андрей и Витя расставляли на полу пластилиновые фигурки.
— Что это? — Таня взяла одну из них.
— Не трогай. — Андрей отобрал у нее фигурку. — Это всадник.
— А где же ноги? — Таня снова взяла.
— Не трогай! Ног у них не видно, они едут полем в высокой траве медленно, шагом. И солнце встает.
— Ты что, обиделся? — Она погладила его по волосам.
— Ну хочешь, я верну им все эти тряпки… Витя, ты чего такой грустный? Ты им понравился очень, хочешь я дам тебе телефон?..
— Вот еще… — отозвался Витя. — Бог с ними, они, конечно, знатные, но бегать за ними, переживать… Я одно знаю, надо не суетиться, а сидеть на месте. И все, кто тебе нужен, сами пройдут перед тобой.
— Дай ей яблоко, — тихо сказал Андрей.
— На, смотри, — Витя протянул ей ладонь. — Видишь?
— Что?
— Яблоко. Неужели не видишь? — удивился он.
Таня засмеялась.
— Да вот же оно. — Он привстал, разглядывая свою ладонь. — Оно пахнет первыми морозами, а здесь сбоку на нём крапинки. Это моё яблоко, никто его не украдет и надкусить не сможет, — он говорил тихо, серьезно. — Захочу и подарю его тебе, ты сможешь хрустеть им и радоваться, а захочу брошу.
Таня не смеялась больше.
— Смотри. — Он вдруг нагнувшись поднял одеяло, заглянул под диван. — Здесь у меня живут два гнома и коза, когда мне хорошо, они радуются, как я, а когда плохо, я заставляю их по очереди заниматься скотоложеством с козой… — Он засмеялся тихо. — Это все яблоко в моем мозгу, оно вечно…
Андрей усмехнулся, посмотрел на Таню. Она сидела замерев, глядела на него, широко раскрыв глаза, изумленно, словно увидела только сейчас, вдруг всхлипнула будто. Она подвинулась к нему, поцеловала куда-то ниже глаза, обняла, все целовала его лицо и смеясь всхлипывала, крупная слеза катилась по щеке, она обняла его крепко-крепко…
Витя встал тихо с дивана, ушел. И гномы ушли. Они сидели вдвоем на полу, пух тополиный летел из окна, кружился на полу, где всадники шли по брюхо в высокой траве. И светило солнце…
Ночью она лежала тихо, едва дыша, и все глядела на окно, на светлое небо.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Ты не спишь? Не знаю… Как-то зябко и страшно…
— Они не найдут нас.
— О чем ты пишешь? Дай мне почитать.
— Зачем тебе?
— Мне нужно. Я знала, что со мной что-то случится, но никогда бы не подумала, что с тобой.
— Спи…
— Скажи, а правда то, что говорил Витя?
— Он же шутил.
— Нет, он не шутил. Что-то идет, я чувствую, давай уедем куда-нибудь…
За стеной кто-то печатал на машинке…
Они приехали затемно. Автобус, в котором кроме них троих была лишь зевающая толстая баба- кондуктор, круто заваливаясь на бок, мчал их через редкие огни поселков, темные, непроглядные сады, сквозь полные мрака кипарисовые туннели и высадил их за светлыми башнями рыбозавода.
Здесь, у основания мыса, сразу за дорогой, начинался пустой дикий пляж, открывавший спокойное, светившееся уже по-утреннему море.
Они пошли пешком, неся чемоданы, по плохой сыпучей дороге, вдоль долгого пляжа под высоким обрывом. Над ними на скалах из песчаника нависали тяжелые корявые сосны, откуда-то сверху сыпались, все шурша, мелкие камешки. Небо и море наливались постепенно одинаковым чистым бесцветным светом, в котором далеко впереди слабел, тонул одинокий фонарь в ущелье, куда они шли.
Решили купаться, спустились на пустой пляж. Бросая вещи, увязая во влажном песке, подошли к зашумевшему краю моря.
Таня, отвернувшись, переоделась быстро, Андрей и Витя босые сидели на песке, курили, наслаждаясь свежим бризом, ровно дувшим с моря. Ни души кругом, лишь вдали несколько спящих палаток.
Раздевшись, подошли к Тане, стоявшей у воды, зябко обхватившей плечи. Витя встал на колени на мокрую чистую гальку, задумчиво разглядывал прозрачную воду, потом, подозрительно щурясь, сунул в нее палец, поводил. Нагнувшись, осторожно лизнул море языком.
— Бог мой, оно же соленое…
Таня сидела на корточках, черпая ладонью воду. Витя встал рядом с Андреем. Все трое с удивлением и тревогой смотрели на чистую, обозначившуюся серебром, линию горизонта.
Они сняли две маленькие комнаты на втором этаже высокого просторного дома, стоявшего на горе в саду из инжира, груш, виноградника. Сад спускался к мелкому чистому ручью, вытекающему тут же в море.
— Неплохо живут, — заключил Витя.
Он стоял на широкой каменной лестнице с перилами, спускавшейся во двор, и оглядывал ладные крыши в ущелье, крепкие каменные стены, мандариновые деревья в широких дворах. Внизу под навесом еще висела нитка желтого прошлогоднего табака, через ручей гулял толстый боров с хорошими поросятами.
— Чего не жить, если дают… — Андрей тоже смотрел на все это почему-то сердито.
