— Вот что скажу вам, — продолжил Ермак, словно и не было короткой стычки меж есаулами, — негоже нам обратно топать, как побитая собака хвост поджавши. Рядом ханская ставка. Там и зазимуем…
— На постой значится к сибирскому хану попросимся, — язвительно заметил Богдан Брязга. — Дожили…
— Да ты послушай, чего говорят, а потом уж зубы кажи, — одернул его Матвей Мещеряк.
— Думаю, у хана там и припасы имеются и одежонкой кой-какой разживемся. Стены высокие, перезимуем как-нибудь, а по весне и решать будем, как дальше жить.
— Поди у хана и золотишко припрятано, — мечтательно почесал бороду Иван Кольцо. — Нынче к нам подвалил один из ихних… Оружие припер, двух сыновей в услужение отдал. Мы их быстро к делу пристроили, — хохотнул он.
— Найдется и золотишко, — Ермак наконец уловил слабую струнку противившихся ему есаулов, — мехов добрых подсобираем, приоденемся как бояре…
— К царю-батюшке дань пошлем. Мол, прими, государь, прости грехи наши малые, помолись за нас грешных, — заерничал Богдан Брязга.
— А отец Зосима где? — вдруг спохватился Ермак.
— Больных пользует, — отозвался молчавший до сих пор Савва Волдырь.
— Кликни его. Пусть и он слово скажет. Батюшка пришел без промедления. Садиться не стал, а спросил, оглядев есаулов и атамана:
— Коль по делу, то говорите сразу, а то у меня трое больных еще дожидаются.
— Ранены что ли? — поинтересовался Ермак.
— Да нет. Тех поглядел уже. Остались один простуженный, двое с чирьями, от простуды вылазят…
— В моей сотне так через человека чирьи замучили. Спасу никакого нет от них, — сокрушенно мотнул головой Мещеряк.
— По делу мы тебя, отец Зосима, звали… — начал осторожно Ермак. — А дело серьезное и решать его непременно сегодня надобно, чтоб завтра знать, как поступать дальше. Думаем, как дальше быть: то ли обратно на Русь подаваться, то ли тут зимовать…
— Коль зимовать, то бой принимать надо? — спросил отец Зосима.
— А как же? Или мы хана Кучума одолеем или он нас.
— Даже если обратно подадимся, то он все одно нагонит, с миром не отпустит.
— Само собой…
— Чего же тут думать? Лучше с честью живот положить за веру, чем с позором помереть или замерзнуть где. Укрепим себя молитвой и с Божьей помощью одолеем басурманов.
Ермак видел, как просветлели лица Михайлова, Мещеряка, посуровел Кольцо, тяжело вздохнул Брязга. Лишь таким же беспристрастным остался Савва Болдырь, а Никита Пан сморщился и смотрел куда- то в сторону.
— Благослови нас тогда, батюшка, — поднялся Ермак и первым подошел под благословение. Следом за ним встали и другие есаулы.
Когда отец Зосима ушел, то Иван Кольцо, Чуть помявшись, спросил:
— Выходит, завтра и начнем?
— Рано, — не согласился Савва Болдырь, — пристали казаки. Да и оглядеться не мешало бы…
— Ну, коль все за одно дело взялись, то и я с вами, — широко улыбнулся Никита Пан, будто и не было стычки меж ними. — Об одном прошу: пустите меня с моими казачками в дозор. Переплывем на ту сторону и все высмотрим, выглядим. Без разведки никак нельзя.
— А не сбежишь? — полушутя поинтересовался Мещеряк.
— Сам не сбеги. Не таковский я, чтоб пятки салом мазать, когда другие драться станут. Никогда еще Никита Пан из драки не бегал, друзей не бросал…
— Поутру и плыви, — согласился Ермак. — Только тихо, чтоб не переловили вас там по одному.
— И не сумлевайся, атаман. То мне хорошо знакомо. К утру снег стих и начал таять. Солнце пробилось сквозь толщу туч лишь к полудню, но вскоре опять небо плотно затянулось снеговым тяжелым пологом. Тогда и показались узкие лодки-долбленки, приблизившиеся к берегу, где отдыхали казаки. Но в протоку входить они не решились, а сновали вдалеке, словно дразня казаков.
По тяжелым теплым одеждам Ермак признал в них остяков, верно, пришедших на подмогу к Кучуму. 'Плохо, значит, дело у хана, коль даже их призвал', — усмехнулся про себя. Ему хорошо было известно, какие воины из остяков. Они смелы лишь в глухой тайге, а выйдя на чистое место, пугливы и осторожны.
— Атаман, дозволь проверить их, — кивнул в сторону ближних лодок Черкас Александров.
— Отдыхал бы… Все тебе неймется…
— Ночь длинная, отдохнем, — показал тот белые крепкие зубы. — Мы мигом. Пужнем их и обратно.
— Только на тот берег не суйтесь, — погрозил пальцем Ермак.
Казачий струг сперва осторожно двигался вдоль берега, а потом круто повернул на середину реки, и гребцы дружно налегли на весла. Александров выбрал самых молодых и дюжих, и струг летел, оставляя за собой широкую расходящуюся от кормы полосу. Долбленки какое-то время стояли неподвижно, а потом дружно рванулись к противоположному берегу, сгрудились. Тогда казаки бросили весла, подняли пищали, и грянул залп. Ветерок отнес серое облако порохового дыма, и все увидели две перевернутые долбленки. Несколько лодок успели пристать к берегу, а в остальных остяки легли на дно, напуганные выстрелами. Казачий струг опять набрал ход и перевернул носом еще две лодочки. С берега в них полетели стрелы. Со струга ответили выстрелами. Но вскоре они развернулись и медленно поплыли обратно, демонстрируя свою силу и уверенность.
— Чего ж языка не взяли? — спросил Черкаса Матвей Мещеряк.
— Да зачем он нужен? Не захотели мокрошубного из воды тащить. Веслом по башке тюкнули и… готов. Может, еще сплавать? Тогда на берегу сухенького возьмем, — задорно предложил он.
— Хватит, — остановил его атаман. — Порезвились и будя. Силы копи для боя.
Ночью приплыл Никита Пан с двумя десятками казаков, что ходили с ним на ту сторону. Он рассказал, что войско Кучум собрал большое. Сотен десять, никак не меньше, и подходят еще. Видели они, что внизу у самой воды стаскивают в одно место тяжелые бревна, готовят засеку.
— А еще, — добавил Никита, — есть у них и две пушечки наподобие наших. Откуда они их взяли, и ума не приложу.
— Пушки? — удивился Ермак. — Быть не может!
— Точно говорю. Сам видел и другие казаки тоже.
— Худо это. А кони у них где?
— Да там же, неподалеку. Где им быть…
— Подобраться к ним трудно?
— Коль во время боя, то не очень, — понял Никита мысль Ермака. — Я уж там присмотрел ложок, где укрыться можно.
— Завтра и поплывешь туда с полусотней. Еще день стояли казаки, копя силы, готовили оружие, отсыпались. Ночью Никита Пан с полусотней казаков на двух стругах тихо, без единого всплеска ушли снова на ту сторону. А утром Ермак сам проплыл по середине реки, осматривая холм, где во множестве чернели фигурки людей, виднелись шатры, шел дым от костров. Разглядел он и засеку из наваленных бревен. Верно, основные силы Кучум оставит здесь, у берега. Тогда он и решил, что ударить лучше всего будет в двух направлениях: по засеке, отвлекая внимание, а другой половине казаков взобраться сбоку по крутому обрывистому берегу наверх холма. Но было велико искушение ночью добраться до Кашлыка и занять его. Правда, тогда Кучум обложит городок, перекроет все выходы…
'Нет, — решил он твердо, — будем драться в открытую. Сила на силу. Иначе нельзя…'
Ранним утром казаки встали на молитву. Отец Зосима, закончив службу, окропил сотни святой водой и все один за другим стали подходить под причастие, целовать крест, получая по малому кусочку просфоры, захваченной батюшкой еще из строгановского городка. В прошлый вечер к отцу Зосиме тянулась длинная
