То есть после ареста Пильняка, когда уже разнесся слух о его гибели. См. «Записки», т. 1,
108
Было: «И смущенье свое не прячу / Под укромный противогаз». Потом, вместо противогаза, стадо: «чем как будто смущаю вас». Затем А. А. посередине строфы сделала: «Впрочем, это мне все равно» (вместо «это в последний раз»); тогда стала возможна новая рифма, и А. А. закончила строфу по-новому: «У шкатулки ж двойное дно». Но и это еще не окончательно.
109
Надпись: «Мидой Лидии Корнеевне Чуковской давнюю книгу на память о ее авторе с любовью Ахматова. 28 июня 1955. Москва».
110
«Как мог ты, сильный и свободный» – БВ, Anno Domini.
111
Б В, Anno Domini.
112
А. А. своею рукою зачеркнула название «Ива» и написала «Тростник». Объясняя мне, почему она дала этому циклу такое заглавие, А. А. пересказала одну восточную легенду: старшие сестры убили меньшую на берегу реки. Убийство удалось скрыть. Но на месте пролитой крови вырос тростник; весною пастух срезал дудочку, дунул в нее – и тростник запел песню о тайном злодействе.
Не знаю, помнила ли А. А. стихотворение Лермонтова «Тростник» – это тоже стихи о тайном убийстве: рыбак срезал тростник на берегу реки, сделал дудочку и дунул в нее.
Голос убитого человека.
После того, как А. А. пересказала мне легенду, я поняла первоначальный – и не состоявшийся – замысел всего «тростникового цикла»: по-видимому, именно в этот цикл должны были войти такие стихотворения тридцатых годов, как: «Привольем пахнет дикий мед», «С Новым Годом! С новым горем!», «Немного географии», «И вот, наперекор тому». И безусловно стихи из цикла «Венок мертвым». Осуществить этот замысел в печати тогда нечего было и думать – и весь цикл в книге сорокового года мирно назывался «Ива». В первой половине шестидесятых А. А. попыталась было включить некоторые из перечисленных выше стихов в «Бег времени», но редакция их оттуда выкинула. Большинство из этих стихотворений впервые напечатаны посмертно и притом за границей: см. «Памяти А. А.», а также «Записки», т. 1,
113
Впоследствии А. А. первую строку переделала так: «Почти от залетейской…» – БВ, Тростник.
114
Стихотворение было прочитано мне Анной Андреевной начиная со второго четверостишия. См. «Памяти А. А.», с. 15, а также «Узнают…», с. 262; № 55. Первое четверостишие не обнаружено до сих пор – т. е. до 1994 г.
Отсылаю читателя к отделу «Стихотворений», помещенному непосредственно сразу после моих записей. Там собраны те стихи, без которых наши разговоры могут оказаться не вполне понятными. Нумерация стихотворений начинается с
115
На самом деде семь. (См.: В. М. Жирмунский. Творчество Анны Ахматовой. А.: Наука, 1973, с. 138.) Автор статьи утверждает, что «Ленинградские» (впоследствии «Северные») элегии – это автобиография Ахматовой. Седьмая элегия, оставшаяся недописанной, носила заглавие «Последняя речь подсудимой»; о ней поминает Ахматова в строфе из «Решки»: «И со мною моя «Седьмая», / Полумертвая и немая». В приводимой же мною беседе разговор идет о черновике Второй. См. ББП, с. 333;
116
Работу над своей Второй Северной элегией А. А. так и не завершила.
117
В 1955 г., с предисловием А. Софронова, Гослитиздат срочно выпустил «Стихи поэтов Вьетнама», где на с. 207 напечатано и стихотворение То Хыу о вьетнамском мальчике («Лыом») в переводе Ахматовой. В газете же этот перевод опубликован не был, причин отказа не помню. Опубликованы ли другие ахматовские переводы из вьетнамцев, мне неизвестно.
118
Леонид Попов (1919–1990) – якутский поэт; заметку Д. Романенко «Свет над тайгой» см. ЛГ, 12 июля 1955 г.
119
Главной причиной, по которой А. А. ни в коем случае не могла отвечать «по правде», была судьба Левы.
120
Я ездила в Ленинград.
121
Полковник Ковалев – заведующий приемной Военной Прокуратуры СССР.
122
У Зощенко я побывала 30 июля; Корней Иванович поручил мне передать Михаилу Михайловичу деньги и пригласить его провести лето в Переделкине.
123
Мария Борисовна Чуковская скончалась 21 февраля 1955 года от второго инсульта.
124
Ни той, ни другой версии я вовремя не записала, но первую помню ясно.
В одной из новелл Зощенко о Ленине рассказано, как часовой, молодой красногвардеец Лобанов, никогда не видавший Владимира Ильича в лицо, отказался однажды пропустить его в Смольный потому, что Ленин, в задумчивости, не сразу нашел в кармане пропуск. Какой-то человек с усами и бородкой грубо крикнул Лобанову: «Извольте немедленно пропустить! Это же Ленин!» Однако Владимир Ильич остановил грубияна и поблагодарил красногвардейца «за отличную службу». Пропуск нашелся, и все кончилось хорошо.
Но не для Зощенко. Первоначально рассказ этот был напечатан в журнале «Звезда» (1940, № 7). Редактор посоветовал Михаилу Михайловичу лишить человека, который грубо кричит на красногвардейца – бородки, а то с усами и бородой он похож на Калинина. М. М. согласился: вычеркнул бородку. Тогда остались усы и грубость. Сталин вообразил, что это о нем.
И участь Зощенко была решена… (А в последующих изданиях человек с усиками был заменен «одним каким-то человеком, должно быть из служащих», и притом безусым и безбородым.)
125
«Вязальщицы» – или, иначе, «фурии гильотины» – прозвище женщин-фанатичек, возникшее в годы Великой Французской Революции. Их изобразил Диккенс в романе «Повесть о двух городах». Накануне казней они рассаживались перед гильотиной в первых рядах «на стульях, расставленных, как на увеселительном зрелище», и «деловито перебирали спицами». Не прерывая работу, «вязальщицы» подсчитывали отрезанные головы.
Ахматова в эвакуации насмешливо называла общежитие на ул. Карла Маркса, 7 – «Вороньей слободкой», а некоторых своих соседок, в минуты гнева, – «вязальщицами». Это было прозвище, которое она полувшутку-полувсерьез дала злоязычным сплетницам, тем, кто завидовал ей и клеветал на нее.
– ««Вязальщицы» полагают…», – говорила она иронически, а иногда и с подлинным гневом. И далее цитировала какую-нибудь очередную грубость или пошлость.
В эвакуации, как и всюду, Ахматова была окружена почетом, восхищением и уважением. Но, разумеется, далеко не всеобщим. Находились среди ее соседей (преимущественно писательских жен) такие,
