высокие, и окна высокие, с цельными стеклами, от пола до потолка.
Весело нам было вместе заказывать шторы для этих необычных, кверху округлых окон, весело выбирать обои для Люшиной комнаты: там, под потолком, котята катают клубки. Котята одинаковые, и клубки одинаковые, и одинаково каждый котенок держит над клубком, словно замахиваясь, лапку. Но Люша каждому придумала прозвище: Кот Васька, Тоби, Ваня Васильчиков...
Устав от расстановки Митиных книг, я ушла к Люше, посидела с ней – она перечислила мне все кошачьи имена от одного угла комнаты до противоположного:
– Мама! Запомни и не путай: Кис-Кисыч, Пуф-Пуфыч, Юрочка...
Я снова отправилась к Мите – но не вошла.
Из коридора, из-за двери его комнаты, услыхала я, что он читает вслух, настойчиво повторяя одни и те же фразы. Прилаживает их. Не мне читает, а себе самому. Я отошла от двери. Не одна только рука, следуя мысли, вела его теперь по странице – вело и ухо. Проверка естественности, склада и лада.
По-иному расположил он теперь и весь материал. Из бесформенной лекции превращалась теперь книга в драматически развивающуюся прозу.
Вот Жансен и Локайер, с помощью спектроскопа, исследуют спектр солнечных выступов. Они обнаруживают линию водорода: красную, голубую и синюю. Затем видят желтую линию – близко-близко от желтой линии натрия. Близко, но линии все-таки не совпадают. Значит, это не натрий. Они назвали новонайденную линию Д3 и пришли к убеждению, что принадлежит она какому-то особому небесному веществу. Очевидно, на земле его нет, оно водится только на Солнце, за полтораста миллионов километров от нас. На Земле его нету, а на Солнце есть, вот они и назвали его по имени Солнца – гелий.
Таково первое действие драмы, разыгравшееся после глав о горелке Бунзена, об изобретении спектроскопа, после главы под названием: «Звезды в лаборатории». После того, как читатель уже понимает, что такое спектральный анализ.
Второе событие большой драматической силы: гелий обнаружен на Земле. Обнаружили его в клевеите – существует такой минерал, – назвали криптоном. Но вот начинается новая цепочка опытов, и наконец один ученый – Крукс – посылает телеграмму другому – Рамзею:
«Криптон – это гелий. Приезжайте – увидите».
Рамзей приехал, взял в руки трубочку, где заперто было солнечное вещество, и увидел. Вряд ли, однако, испытал он такое же счастье, как Митя и я. Мы поняли, что глава удалась, что стоит она на должном месте, что драматургия не подвела, что читатель заодно с нами разделит радость и Рамзея, и Крукса.
Телеграмма превратилась в домашнюю нашу победительную поговорку. «Криптон – это гелий. Приезжай – увидишь», – говорили мы, передавая друг другу томик стихов или яблоко. Мы уже знали: победа одержана.
К Маршаку мы более с каждой главой не бегали. Мы решили положить ему на стол готовую книгу. Митя говорил, что видит ее насквозь, «понимаешь, всю на просвет, как в туннеле». Через два дня на третий Самуил Яковлевич звонил нам, подзывал то его, то меня, подталкивал, сердился, устраивал сцены ревности, расспрашивал, требуя, чтобы Митя прочитал ему по телефону хоть отрывок. Но Митя стоял твердо: положит на стол оконченную рукопись. И тогда выслушает его приговор. И готов выслушать все замечания и исправить всё, что найдет нужным исправить. (Ни о каком последнем или предпоследнем разе Митя уже не поминал.)
Счастливый этот день наступил. Десятки раз прочитали мы каждую главу вслух, много раз перепробовали каждую фразу на слух и на глаз, неизменно находя где-нибудь то рифму, столь неуместную в прозе, то неловкий переход.
Наконец отдали рукопись машинистке и потом, еще раз прочитав, – Маршаку.
Я нарочно забежала к нему в его отсутствие и как сюрприз положила на стол. Придет – увидит.
Вечером мы были у него. Маршак доволен! Он пренаивно говорит, кивая мне на Митю: «Вы, Лидочка, не представляете себе, какой у вас талантливый муж. Если бы я был женщиной, я непременно сам вышел бы за него замуж. Сколько книг он еще напишет для нас!»
Все это, конечно, не означало, что работа окончилась. Нет, Самуил Яковлевич то предлагал другие названия глав, то заставлял переделывать концовки или начала, то придумывал другие подписи под таблицами. Потом новые заботы: Митя читает рукопись в школе, в пятых и шестых классах – он читает, а я вглядываюсь в лица: вот заскучали как будто? неподвижны? значит, главка затянута? нет, это они размышляют! вот огорчились, вот задумались, а вот и рады: найден гелий на Земле! Митя кончил – от расспросов отбоя нет. Потом встреча с художником Николаем Федоровичем Лапшиным (которого пригласил иллюстрировать книгу Владимир Васильевич Лебедев), потом публикация в журнале «Костер», потом – в альманахе Горького с предисловием Маршака (он попытался объяснить разницу между книгой научно- популярной и научно-художественной). Потом три корректуры отдельного издания. И вот у меня в комнате, на откинутой доске Митиного – моего! – бюро яркая желтизна переплета, а на титульном листе ярче линии Д3 светится надпись:
«Дорогой Лидочке, без которой я никогда не мог бы написать эту книгу
Митя, 21 апр. 1936».
«Gentleman in distress»? Ложь. «We are happy»)).[7]
За несколько месяцев до выхода в свет первой Митиной детской книги он защитил диссертацию на звание доктора физико-математических наук.
Защита состоялась 22 ноября 1935 года.
Председательствовал на заседании ученого совета академик А. Ф. Иоффе. Присутствовало около сорока пяти человек, среди них члены Совета: Я. И. Френкель, В. К. Фредерикс, Б. М. Гохберг, П. И. Лукирский, Д. В. Скобельцын, М. В. Классен-Неклюдова, А. П. Александров, С. А. Бобковский, Л. М. Неменов.
Стенограмма заседания сохранилась. Приведу отрывки.
В. А. Фок:
«Работа М. П. – первая работа по квантованию гравитационных волн, в которой дело доведено до получения физических результатов. В работе Розенфельда, посвященной тому же вопросу, содержатся лишь общие математические результаты.
В работе М. П. проведено исследование гравитационных волн в инвариантном виде и, далее, доведено до конца квантование. Большой интерес имеет здесь аналогия между волнами гравитационными и электромагнитными. Эта аналогия дала возможность использовать аппарат электродинамики, но, помимо этого факта, она представляет интерес с физической стороны».
Так начал свое выступление В. А. Фок. Вот как окончил свое И. Е. Тамм:
«...Нельзя не отметить чрезвычайную математическую сложность проблемы, которой посвящена диссертация.
Успешное разрешение ее свидетельствует о значительном математическом искусстве автора. Только искусное использование специальных математических приемов сделало поставленную себе автором задачу вообще практически разрешимой. Таким образом, М. П. Бронштейн в своей диссертации впервые и притом исчерпывающим образом разрешил сложную и важную физическую проблему».
Докторская степень была Матвею Петровичу присуждена.
Помнится, вернулся он в тот день с заседания Ученого Совета домой более утомленный и более веселый, чем обычно. «Криптон – это гелий?» – спросила я, заслышав ключ и отворяя дверь навстречу. «Приезжай – увидишь», – ответил Митя. – «А что, сварила сегодня Ида Петровна обетованный компот?»
Вот и все. Других торжеств не последовало. Никаких банкетов, ни ресторанных, ни домашних, мы не устраивали. В те времена подобных официальных празднеств в нашем кругу в заводе не было. Митя принялся готовить изложение своей «докторской» для журнальных публикаций. Отрывки напечатаны в 1936 году в двух номерах двух научных журналов: в статье «Квантование слабого гравитационного поля» (Physikalische Zeiteschrift. Band 9. Heft 2–3) и в статье под заглавием «Квантование гравитационных волн» («Экспериментальная и теоретическая физика», т. 6).
