матери и пришел в восторг от ее остроумия.
– Миссис Бредшоу шутит, – улыбнулась Гвенда.
Она любила свою подругу. Они играли вместе в провинции, и Гвенда была свидетельницей на свадьбе Мэгги. Этот брак не был удачным. Мистер Бредшоу подвизался теперь в театрах Австралии и только изредка посылал небольшие суммы для поддержки семьи. Они осознали при своем последнем свидании, что их брак был ошибкой. В конце концов мистер Бредшоу потужил и отбыл в Австралию. Миссис Бредшоу могла бы противопоставить ему такое же бегство в Америку, если бы этот «кусок свинца, привязанный к ее ногам»…
– Я вовсе не шучу. – Она взяла сына из рук Чика и улыбнулась ему. Но маленький Сэмюэль рассматривал свою мать без всякого энтузиазма, насупив бровки. – Вы думаете, что если я кормлю и смотрю за ним, одеваю как могу, не бью и еще ни разу не выбросила его в окно, то я должна быть очарована им? Ошибаешься, Гвенда, моя любовь! Я получила эту карту в моей игре и должна играть ею до конца…
Младенец Сэмюэль издал пронзительный крик и, закинув голову назад, уставился в потолок.
– Возьми его, Гвенда! Маленький обжора проголодался.
Чик покачал младенца. Он привык держать на руках маленьких детей со времен своего детства. Бархатистость их кожи, прикосновение их тонких смешных ручек было для него настоящим удовольствием.
– Когда вы собираетесь переехать сюда? – осведомилась Мэгги, появляясь из соседней комнаты с бутылочкой в руке.
– В эту субботу, – ответил Чик, не задумываясь.
– Покорми его, Гвенда. Я вам покажу вашу комнату, мистер Бин…
Комната оказалась несравнимо лучшей, чем та, которую он занимал в Брокли. Она располагалась гораздо ближе к центру Лондона, и, кроме того, здесь была Гвенда и Сэмюэль.
По дороге к Стренду он зашел в телефонную будку, чтобы попросить согласия мистера Лейзера на новое продление своего затянувшегося завтрака. Согласие было дано охотно и самым бодрым тоном.
– Он замечательно покладистый парень, этот мистер Лейзер, – искренне изумился Чик. – Я думаю, Гвенда, что слишком поспешно судил о нем.
Гвенда ничего не ответила.
Чик в своей жизни никогда не бывал за кулисами. Его предыдущее свидание с мистером Сольбергом происходило в конторе этого джентльмена на Стренде. Придя в театр, он увидел Сольберга в роли человека, обладающего могуществом Юпитера, перед которым дрожали все – от актеров до монтеров. Между тем, многие из них были титулованными особами (на сцене), а один – самым отчаянным злодеем, который всем пренебрегал и никого не боялся…
Юпитер восседал посреди пустых кресел партера, следя за тем, как трое актеров негромко репетировали. Чик хотел было задержаться на холодной сцене, освещенной лишь одним рядом маленьких лампочек, но Гвенда взяла его за руку и потащила в зрительный зал.
Мистер Сольберг приветствовал его без особой сердечности.
– Присядьте, милорд, – обронил он поспешно и снова занялся актерами: – Вам нужно подойти поближе, мистер Тревелин, когда вы произносите ваши слова о ребенке, а вам, мисс Уольтерс, наоборот, надо быть подальше, на противоположной стороне… Вот так. Нет, пожалуйста, не слишком далеко! Там будет окно и сад на заднем плане.
– Где ребенок? – прошептал Чик, немного озадаченный.
– В кладовой, – ответила ему Гвенда тем же тоном, смеясь уголком губ.
– Теперь продолжайте с того места, когда входит мисс Уольтерс, – скомандовал мистер Сольберг.
Мисс Уольтерс вошла, и ее приветствовал мистер Тревелин, но что они сказали друг другу, Чик так и не расслышал.
– Я бы хотел, чтобы они говорили погромче, – заметил он.
Гвенда улыбнулась.
Они пока только «прошептывают» свои роли, – объяснила она, – только для того, чтобы добиться верного общения.
– Никогда не видели репетиции, милорд? – осведомился Сольберг через плечо.
– Нет, сэр.
– Это еще не настоящая репетиция. – Сольберг повернулся к ним вполоборота, так как они сидели позади него. – Теперь ваша очередь, миссис Мейнард.
На сцене Гвенда была не менее унылой, чем ее партнеры. И Сольберг два раза ее поправлял, к немалому негодованию Чика.
– Перейдите налево в глубину сцены, миссис Мейнард. Нет, нет, в глубину сцены – напротив мисс Уольтерс! Правильно! Вам нужно быть поближе к двери. Стоп! Пусть кто-нибудь поставит там стул, чтобы обозначить дверь!
Он вынул портсигар и протянул его Чику.
– Не курите сигар? Умница. – Мистер Сольберг напряженно и хмуро смотрел на сцену. – А что вы скажете по поводу того, чтобы стать актером, милорд?
– Я? – изумился Чик.
– Да, вы! Самая-самая маленькая, но значительная роль. Я могу заставить автора вписать ее в пьесу. Вам пришлось бы сказать только несколько фраз, и вы бы оставались на сцене не больше десяти минут.
Чик искренне рассмеялся.
– Вам нравится эта мысль? – Довольная физиономия Сольберга оказалась в нескольких дюймах от лица Чика. – Вы были бы вблизи вашей приятельницы, миссис Мейнард, и ваше жалованье могло бы быть двадцать, нет, скажем, двадцать пять фунтов в неделю за восемь выступлений.
– Вы бесконечно добры, мистер Сольберг, но я не актер, и, кроме того, не хочу лишать жалованья кого- нибудь другого, кто уже играл.
Сольберг нахмурился.
– Уверяю вас, вы никого не лишите жалованья! Но это так, между прочим. Обдумайте мое предложение…
Чик покачал головой.
– Нет, я бы не смог, – ответил он решительно.
Мистер Сольберг улыбнулся.
– Я думаю, что вы умница, – заявил он. Это была его любимая фраза, и в большинстве случаев он бывал вполне искренним, когда произносил ее. – Одна только просьба: если вы почувствуете себя готовым согласиться на чье-либо другое, более выгодное предложение, – приходите ко мне и дайте мне возможность предложить вам столько же!
Они, мои конкуренты, будут добиваться вашего появления на сцене, потому что вы – новорожденное чудо, потому что вы – живой роман, и потому что имя маркиза Пальборо великолепно бы выглядело в списках труппы! Вот почему и я хотел бы вас заполучить, а еще потому, что вы – хороший парень, если мне позволено будет так выразиться, милорд.
Чик был ошеломлен оказанным радушием.
– Приходите в театр, когда вам только захочется, – сказал Сольберг. – Я распоряжусь, чтобы для вас были открыты все двери. Вы можете входить на сцену и за кулисы. Когда я покончу с этой репетицией, приходите поужинать со мной.
– Благодарю вас, я приду, мистер Сольберг, – вежливо ответил Чик.
– Вы умница, – заметил мистер Сольберг.
Было уже около четырех, когда Чик вернулся в свою контору. Он испугался, когда по дороге взглянул на часы над почтовым отделением. Однако Чик не увидел ничего другого, кроме беззаботной улыбки своего патрона. Правда, клерк-бухгалтер был немного разочарован, что новоиспеченный маркиз вернулся после завтрака вполне трезвым. Этот клерк был усердным посетителем кинематографа и с большой строгостью относился к распушенной аристократии.
Прежде чем уйти из конторы в этот вечер, Чик сообщил старшему клерку, что он меняет свой
