— Мистер Крамер…
— …но и народу как таковому. Ваша честь, сегодня в этом зале… — он сделал жест в сторону зрителей, — присутствуют многие члены общины, жизненные интересы которой данное дело затрагивает, так что системе уголовного суда этого округа не подобает…
— МИСТЕР КРАМЕР! ПОЗВОЛЬТЕ МНЕ СУДИТЬ О ТОМ, ЧТО ПОДОБАЕТ, А ЧЕГО НЕ ПОДОБАЕТ!
— Ваша честь…
— МИСТЕР КРАМЕР! СУД ПРИКАЗЫВАЕТ ВАМ МОЛЧАТЬ!
Крамер уставился на Ковитского разинув рот, словно у него дух перехватило.
— А теперь, мистер Крамер…
Но Крамер уже пришел в себя.
— Ваша честь, я прошу занести в протокол, что судья повысил голос. А точнее, кричал на меня.
— Мистер Крамер… если на то пошло, суд повысит… НЕ ТОЛЬКО ГОЛОС! Кто вам дал право оказывать на суд давление, апеллируя к мнению местных жителей? Закон не служит ни меньшинству, ни большинству. И поколебать суд угрозами вам не удастся. Суду известно о вашем поведении во время заседания, на котором председательствовал судья Ауэрбах. Вы размахивали петицией, мистер Крамер! Размахивали ею над головой как знаменем! — Ковитский поднял правую руку и помахал. — Вас показывали ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ, мистер Крамер! Художник изобразил, как вы размахиваете петицией, словно Робеспьер или Дантон, и это показывали ПО ТЕЛЕВИДЕНИЮ! Вы заигрывали с толпой, не так ли? И, может быть, сейчас в этом зале присутствуют те, кому это ваше представление НРАВИЛОСЬ, мистер Крамер. Так вот, у меня для вас НОВОСТЬ! Те, кто в ЭТОМ суде будут размахивать знаменами… ОСТАНУТСЯ БЕЗ РУК!.. Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
— Ваша честь, я просто…
— Я ПОНЯТНО ВЫРАЖАЮСЬ?
— Да, ваша честь.
— Хорошо. А теперь я объявляю решение жюри по делу «Народ против Шермана Мак-Коя» недействительным с правом обжалования.
— Ваша честь! Я вынужден повторить… такие действия наносят непоправимый вред делу народа! — Последние слова Крамер выпалил как можно скорее, пока Ковитский не заглушил их своим громоподобным голосом. Ковитского, похоже, удивили его дерзость и настойчивость. Он посмотрел с недоумением, и в этот миг, осмелев, демонстранты взвыли:
— Гоооо!.. Долой правосудие для богатых! — Один вскочил с места, потом другой, третий. Верзила с серьгой в ухе был в первом ряду, он вскочил, вздымая вверх сжатый кулак.
— Отбеливаете! — кричал он. — Отбеливаете!
БАБАХ!
Снова взрывной удар молотком. Ковитский встал, опершись кулаками о стол, и подался вперед.
— Охрана!.. УДАЛИТЕ ЭТОГО ЧЕЛОВЕКА! — С этими словами Ковитский выбросил вперед правую руку, указывая на верзилу с серьгой. Два пристава в белых рубашках с короткими рукавами и с револьверами на поясах двинулись к нему.
— Народ вам не удалить! — заорал тот. — Народ вам не удалить!
— Ага, — произнес Ковитский, — но ВАС я удаляю!
Приставы подошли к человеку с серьгой с двух сторон и принялись подталкивать его к выходу. Он оглядывался на своих собратьев, но те были явно в замешательстве. Они подняли вой, но смелости дружно противостоять Ковитскому им не хватило.
БАБАХ!
— ТИХО! — рявкнул Ковитский. Как только толпа более или менее угомонилась, Ковитский глянул на Фицгиббона, затем на Крамера. — Судебное заседание объявляю закрытым.
Зрители стали подыматься и побрели к двери, все громче ропща и злобно оглядываясь на Ковитского. Девять приставов выстроились цепью, отделяя публику от судейского помоста. Двое из них держали руки на рукоятях револьверов. Раздались приглушенные выкрики, смысла которых Шерман не разобрал. Киллиан встал и двинулся к Ковитскому. Шерман пошел за ним.
Вдруг сзади поднялась возня, Шерман резко обернулся. Верзила негр прорвался сквозь цепь охранников. Это был тот самый — с золотой серьгой в ухе, которого Ковитский удалил из зала. Приставы, видимо, оставили его в коридоре, и он в ярости ворвался обратно. Он был уже за барьером. И с искаженным от злости лицом шел прямо на Ковитского.
— Ах ты, пидер лысый! Ах ты, пидер лысый!
Три пристава вышли из цепи, теснившей публику к выходу. Один из них схватил верзилу за руку, но тот вывернулся.
— Правосудие для богатых!
Зрители начали просачиваться сквозь брешь в цепи приставов, гомоня, ворча и понемногу распаляясь. Шерман смотрел на них, завороженный зрелищем. Вот, начинается! Чувство страха… нет, предвкушение! Начинается! Приставы быстро отступали, стараясь держаться между толпой и персоналом суда. Демонстранты толклись в толпе, рыча, улюлюкая, сами себя взвинчивали, прикидывая, насколько они сильны и храбры.
Огогогооооооо!.. Эгегей!.. Йях-хааа! Ты! Гольдберг! Пидер лысый!
Слева от себя Шерман вдруг увидел костистый напружиненный торс Куигли. Тот присоединился к приставам. Помогает теснить толпу. Зверское выражение на лице.
— О'кей, Джек, достаточно. Закончили. Теперь все идут по домам, Джек. — Он всех их называл «Джеками». Он вооружен, но револьвер у него все еще где-то под зеленоватым спортивным пиджаком. Приставы медленно отступают. Руки все ближе к кобурам с револьверами. Коснутся — и снова прочь, как бы в испуге от того, что может произойти в этом зальчике, если кто-нибудь вытащит револьвер и откроет пальбу.
Толкотня, свалка… взмахи рук… Куигли!.. Куигли хватает демонстранта за кисть, выкручивает ему руку назад, дергает вверх — аааа! — и подсекает ногой. Двое приставов — один по имени Брюси и еще один, здоровенный, с валиком жира на поясе — пятятся мимо Шермана, приседая, держа руки на рукоятях револьверов. Брюси через плечо кричит Ковитскому:
— В лифт, в лифт, судья! Ради бога, идите в ваш лифт!
Но Ковитский неколебим. Сверлит взглядом толпу.
Тот верзила с золотой серьгой остановился перед двумя приставами. Прорваться не пытается. Тянет голову на длинной шее вверх и орет на Ковитского:
— Ты, пидер лысый!
— Шерман! — Это Киллиан, он здесь, рядом. — Пошли! Спустимся на судейском лифте! — Киллиан тянет его за рукав, но Шерман словно врос в землю. Начинается! Зачем откладывать!
Перед глазами что-то мелькнуло. Разъяренный тип в синей рабочей рубашке. Перекошенное лицо. Громадный костлявый палец.
— Кончилось твое время, Парк авеню!
Шерман сжимается. Вдруг — Куигли. Вырастает между ними и с совершенно безумной улыбкой тянется к парню:
— Привет!
Парень недоуменно смотрит на Куигли, а тот, продолжая с улыбкой глядеть ему в глаза, заносит левую ногу и — хрясь ему каблуком по ноге. Жуткий вопль.
Это снимает толпу с тормозов. Йях-ххаа! Бей его! Бей!
Прорываются сквозь цепь. Брюси отпихивает верзилу с серьгой. Того шатнуло. Прямо на Шермана. Уставился ошалело. Они лицом к лицу! Что теперь? Смотрят друг на друга. Шерман похолодел от страха… Давай! Он стал перед ним вполоборота, присел — вот оно! давай же! — и, развернувшись, врезал ему кулаком в солнечное сплетение.
— Ы-ы!
Мерзавец оседает с открытым ртом — глаза выпучены, кадык конвульсивно дергается — и падает на пол.
— Шерман! Пошли! — тянет его за рукав Киллиан.
