чужому рабству так легко привыкнуть! Не зря ты каждое утро произносишь молитву тому, кто не сотворил тебя рабом. Меня он тоже не сотворил рабыней, меня ею сделала твоя хваленая еврейская страна, чтоб ей пусто было…» «Хорошо. Я тебе обещаю, что если наше положение кардинально не изменится после нашего возвращения…» «Никаких возвращений, я — не вернусь. И Киру с тобой не пущу! Звони своему сраному генералу. Увидишь, как он с тобой будет разговаривать.»

«Но мы в другом измерении, не забудь, заметил Арон. — Чтобы позвонить «моему генералу», надо переместиться в Ленинград, то есть в наш Санкт-Петербург. А у нас даже нет тамошних русских денег, а доллары лучше не показывать…»

«Да я вообще тебя в Ленинград больше ни за что не отпущу, — испугалась Жанна, забыв, что минуту назад собиралась вообще расстаться со своим «идиотом». — Еще одного приключения захотелось?»

«Тогда вот что. Я возвращаюсь в Париж, там звоню и тотчас обратно.» «Я с тобой, Арик! Без меня ты и туда не поедешь. А Киру оставим тут заложницей у Мухиных, чтобы ты при самом благожелательном ответе все-таки вернулся в Петроград.»

«Интересное кино получается, — подала, наконец, голос Кира. — Моего мнения здесь почему-то не спрашивают. А может быть я с папкой согласна, а не с тобой, мама? Кстати, не ты ли в последнее время, когда папа достиг третьего уровня и мы все стали прилично зарабатывать, говорила все время, что нам хорошо, вот, мол какую квартиру, какую машину имеем, живем на берегу теплого моря, зимы в вообще нет, вокруг никаких бандитов, только безобидные евреи. Это твои слова, мамочка. Да, я пока не имею квиюта, но я на пути к нему. Да, профессора мною помыкают, но таковы профессора во всем мире, во всяком случае, в медицине. Нам действительно хорошо было в последние годы в Израиле. Я очень люблю эту страну. А ты пашешь у своих теток на износ от чистого фанатизма и желания зарабатывать не меньше нас с папой, хотя ты вполне могла бы их всех бросить, сидеть на балконе и рисовать море. Да ты и сама и дня без купания в море прожить не можешь! У нас так все было, наконец, хорошо, все работали, съездили в Италию, в Грецию. Всю зиму даже окна не закрывали, пока тут все за двойными рамами от метели и промозглой сырости прячутся. Как хотите, но я папу поддерживаю. Вы уже увезли меня десять лет назад из Союза, обрекли на унижения эмиграции. Думаете здесь будет иначе? Все эти «красивые люди» станут для нас родными? Диплома врача для СШР у меня нет, медицины ЭТОЙ России я не знаю. Да у них тут вообще генная инженерия вместо медицины, а фармакология такая, о которой я и понятия не имею. Да я и читать- то с этими «ять» и твердым знаком не смогу, не то что свободно писать. Я тут буду такая же безграмотная как была в Израиле без иврита. А израильскую медицину я наконец-то такой кровью освоила…»

«Кирочка, да мы же просто были нищими! А здесь папе сразу…» «Там тоже обещали, помнишь Репу и компанию, когда мы ехали в Израиль? А что потом?» «Но папе не проходимец какой-то обещает, а сам Президент СШР!»

«Короче говоря, Я ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА. Я взрослая. Теперь вы меня насильно не увезете. В крайнем случае, вы будете жить здесь, а я в нашей квартире в Израиле. И буду кататься без очереди в вашей машине.»

«Вы оба сошли с ума,» — уже тихо плакала ставшая совсем старой от огорчения Жанна. Арон без конца молча целовал ее сразу как-то проступившие по всему лицу морщины. «Я тебе обещаю, — повторял он. — Малейшее проявление неуважения ко мне или отказ от немедленного признания моего права работать в израильской науке — и мы возвращаемся сюда.»

«Я вам этого не обещала, — снова возникла Кира. — При любых обстоятельствах мне хорошо там, а не здесь! Я не хочу быть фальшивой безработной баронессой. Да и какой, к черту, из папки барон, — она вдруг захохотала. — Еврейский барон… Уж лучше цыганский барон, с крыш пугаю ворон, а цыганка моя с крыш пугает меня… Погуляйте по Парижу, особенно по НАШЕМУ, лейкандовский мне не понравился, съездите на юг Франции, деньги пока есть, еврейские, кстати деньги папе в награду.»

8.

Прямо у аэровокзала на площади Согласия Фридманы зашли за живую изгородь, консервировались, переоделись, после чего Арон, весь дрожа, набрал по мобильному телефону номер генерала Бени Шайзера. Голос израильтянина был простуженным и недовольным. Жанна возбужденно дышал в ухо мужа, напряженно слушая ответ с исторической родины.

«А что должно было измениться? — раздраженно говорил Бени. — Вам заплатили за посредничество с Мухиным, а остальное — заслуга князя. Как он там, кстати, не очень на нас обижается?»

«Это мой муж, доктор Фридман на вас обижается, — не выдержала Жанна. — О каком посредничестве вы болтаете, генерал? Как Мухин, не говоря о «тараканах», вообще попал бы в Израиль без Арона?!»

«А кто его об этом просил, вашего Арона? На черта нам вообще был нужен этот бой и гибель сотен, а то и тысяч ни в чем не повинных арабов? Мы вели с ними мирный процесс, мы были накануне мирного договора с Сирией в обмен на Голанские высоты. И тут этот Мухин… Да, теперь арабы запуганы и подписали все на условиях наших правых экстремистов. Но история наших отношений на этом не кончилась. Какая гарантия, что они и сами, без вашего умника Арона, не попадут в измерение Мухина и не приобретут нечто против нас? Много ли нам надо для поражения, с нашими-то размерами и численностью населения?. Нам нужен был мир, а не военная победа и капитуляция противников. И кто вообще уполномочил вашего мужа, геверет, влезать в наши государственные дела? Вечно этим «русским» больше всех надо! Словно до вас никто у нас не знал, что нам делать с арабами, словно это вы нашу страну строили и защищали…» «Шайзер, это ваше личное антисемитское мнение или позиция премьер-министра Израиля? — задыхаясь от обиды, прошипел Фридман. — Что вообще думает премьер о моем дальнейшем положении в стране? Я — вообще нужен Израилю с моими убедительнейшим образом продемонстрированными возможностями?..»

«Если вас интересует мое личное мнение, то от вас, доктор, Израилю один вред. Что касается премьера, то он вообще был взбешен, когда узнал о вашей деятельности, а потом хотел отдать вас под суд за подстрекательство к убийству уже не арабов, а верующих евреев — после нападения вашего Мухина на ортодоксов на шоссе Бар-Илан. Именно» антисемиты» из лагеря мира спасли вас от тюрьмы. Ваше дальнейшее положение? Думаю, что судебного преследования вас мы не допустим. Но, естественно, на государственную службу вас никто не пригласит. Вам еще предстоит после возвращения встреча кое-с-кем. И вам придется подписать обязательство не предпринимать впредь ничего от имени Израиля. Для этого есть государственные служащие. Вот и все, что я могу вам обещать. А заодно и кое-что посоветовать. Вы достигли третьего уровня в бизнесе, у вас хорошие перспективы, достаток. Чего вам неймется? Успокойте вашу жену и возвращайтесь к нормальной жизни. Со своей стороны, я обещаю вам защиту со стороны моей партии за то, что ваши друзья так славно проучили религиозных мракобесов. Коль тув, хаверим.»

9.

Вокруг сиял тысячами огней нарядный Париж, спешили прохожие, суетились на чистом асфальте голуби. Фридманы молча сидели на уютной скамейке, смотрели на украшенный иероглифами египетский обелиск из Луксора, на статуи-символы городов Франции. Здесь оборвались под ножом гильотины надежды и амбиции знаменитых французов — от непутевого Людовика Шестнадцатого до, к счастью, недосостоявшегося тирана Робеспьера.

Теперь тут сидели пришибленные пожилые евреи — победительница и побежденный, оба поверженные хамством и пришедшие к Согласию, которое только что навязала им судьба, стремительная и неумолимая, как скользящий вниз нож гильотины…

«Давай, Арик, просто погуляем. Красота-то какая! — тихо сказала похорошевшая от пережитого волнения и легкого мороза Жанна. — Мы давно не гуляли просто так, без спутников и всяких дел. Ведь это сад Тюильри, помнишь? А там видна арка Карусель, так?»

«Так-то так, но что теперь делать? Ведь Кира права, нам было так хорошо, пока я не вообразил тессеракт. Можно вернуться и обо всем забыть, жить как жили с маленькими олимовскими радостями.» «Я согласна, — грустно сказала Жанна. — Тетки мои меня заждались. Буду с утра убегать на автобус, потом возвращаться и ложиться без сил, потом будем гулять к морю, а в шабат буду печь пироги, пить коньяк после зимнего купания. Съездим к крокодилий питомник, а то и в Эйлат среди кораллов поплавать. Кира права… Ну какая их меня баронесса после многолетнего общения со смартутом — тряпкой.»

«Я бы выпил кофе,» — сказал Арон, увидев столики на тротуаре. Гарсон подал им крошечные словно пылающие чашечки. И бутылочки минеральной. Когда кофе был выпит, Арон незаметно подложил в белый невесомый стаканчик Жанны с минеральной водой таблетку, потом в свой стаканчик, оставил на столике

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×