стопку франков-монет…
Гарсон протер глаза и побледнел — двое русских вдруг исчезли со своих решетчатых стульчиков. «Инопланетяне, — перекрестился он. — Могли голову отжечь, как в Петербурге, спаси меня святая дева…» А Жанна и Арон валялись на свежевыпавшем снегу. «Вам плохо, мадам и месье? — участливо спросил совершенно иначе одетый француз, помогая Жанне встать. — Я могу вызвать врача.» «Не беспокойтесь, месье, — по-английски сказал Арон. — Мы просто поскользнулись.» Француз удалился, несколько раз удивленно оглядываясь на пожилую пару в странных нарядах.
Мужчина и женщина отряхивали друг друга от снега. Других прохожих не было. «Это и есть НАШЕ решение? — сияла глазами Жанна. — Мы не возвращаемся в Израиль?»
«Мы будем туда просто ездить отдыхать, если соскучимся, — твердо ответил Арон, открывая неизменный баул со сменной одеждой. — Но надеюсь, что скучать нам не придется.» Он достал видеотелефон и вызвал Мухиных.
На экране появилось милое заспанное лицо Марины. «Добрый вечер, — обрадовалась она. — Андрей! Скорее сюда!» «Насколько удобно дать ответ Президенту немедленно?» — спросил Фридман, весь дрожа. «Какой ответ? — осторожно спросил князь Мухин. — положительный? Вы остаетесь с нами? Что это с вами? Почему вы оба такие мокрые?»
«Мы просто поскользнулись и упали в снег…» «Это очень полезно, — появилась на экране Марина. — Я обожаю купаться в снегу.» «Так что сказать Юрию Михайловичу? — напряженно переспросил Андрей. — Ты соглашаешься на его условия?» «Да, но… но ведь я неделю просил, а только что…»
«Ну и что? Погодите… Марина, поговори, пока я…»
«Когда вас ждать обратно? У вас там, надеюсь, новых приключений не было?» — ласково смотрела на растерянных Фридманов Марина своими мило сужающимися от волнения огромными глазами.
«Он все подтверждает, — возникло лицо Мухина. — Возвращайтесь немедленно. Завтра в полдень — официальная аудиенция в Президентском дворце…»
Глава 10
«Кто тебе позволил говорить от моего имени! — задыхаясь от бешенства орал премьер-министр Израиля прямо в посеревшее от страха загорелое лицо генерала Бени, говорившего вчера почти то же самое Фридману. — Кто ты вообще такой, что решаешь, кто нам нужен, а кто нет, кому и сколько платить? Ты хоть приблизительно понимаешь, что ты натворил, оскорбив его русско-общинные чувства? Ведь он к нам не вернется
«Но, Худи, о чем ты говоришь? Как же я его разыщу? Я генерал-танкист, а не математик-тополог. Что я понимаю в их конверсиях?..»
«А если ты генерал, то расскажи-ка мне, как ты собираешься защищать Израиль, если обиженный Фридман предоставит свое открытие этой параллельной, неслыханно богатой и могучей России, в которой его, скорее всего, оценили. Иначе бы его жена не говорила с тобой таким тоном. И вообще, если бы они умели оценивать людей так, как мы с тобой, были бы они вроде России нашего измерения, а не СШР со своей Аляской и Афганистаном, империей от Канады до Адриатики и от Индии до полюса. Когда мне принесли эту запись твоего идиотского разговора с Парижем, я сразу понял, что произошла катастрофа. Что если завтра их антисемиты подарят с десяток «тараканов» той же Сирии? Ты танковый генерал, Бени? Отлично, поясни мне, как двое наших обуздают десяток арабских шагающих боевых бронемашин?.. Надеюсь, ты не рассчитываешь хоть на день задержаться в армии? Ну, спасибо, хоть на это у тебя ума хватило. Он поучает оле, как следует любить Израиль! Да он все любят нашу страну в сто раз больше чем мы с тобой, причем, как правило, без взаимности. Я молю Бога, чтобы доктор Фридман оказался из числа таких дураков и все-таки возник в поле зрения хоть в одной стране нашего измерения. Весь Мосад будет поставлен на ноги, чтобы его не упустить. Я уволю любого из твоих никчемных высоколобых товарищей по разуму, если Фридман согласится занять его место. Ты выставил меня перед параллельным миром таким идиотом, что оттуда теперь появятся люди где угодно, но не в еврейской стране. Спасибо тебе… А теперь уходи. В твоем мисраде готовы документы на твое увольнение. И запомни, единственный шанс тебе вернуться в ЦАХАЛ — это разыскать кого-то, кто знает, как найти Фридмана. Мы ему дадим любую должность и любые деньги, чтобы он хотя бы не отдал свою голову другим… Потерять такого экономического и военного партнера, как СШР! Да над нами весь мир смеяться будет, если узнает! Уходи…»
«Ты хоть приблизительно представляешь, кто бы это мог быть с такими глобальными предложениями? — тревожно спрашивал шустрый элегантный молодой эксперт крупнейшей нефтяной компании Российской Федерации у своего такого же ушлого коллеги. — Во всяком случае, с нами давно никто так уважительно не разговаривал.» «Но удивительно слабый английский, я уж не говорю о явно русском акценте. Похоже на рога и копыта, а?» «Мне велено пока ничего не обещать, хотя мы тщательно проверили их финансовые возможности. В иностранных банках на их счета недавно положены сотни миллиардов долларов!»
«Я угадаю, кто бы это мог быть, как только они произнесут первые фразы, — вмешался третий, которого все называли не иначе как «маэстро». — Я за минуту определяю, who is who, на каком бы языке они ни говорили… Так или иначе, никто из русских такие суммы положить на счета не мог, это точно. Значит, иностранцы, А потому скорее всего, не рога и копыта…»
Фридман наблюдал за молодыми людьми, спешащими по тропинкам к его временной резиденции. В окно веранды был виден голубой залив с едва заметной зеленой полоской противоположного берега.
Между заливом и особняком простирался широкий песчаный пляж, на котором когда-то, в аспирантские еще времена Арон неизменно проводил свои выходные с молодой и эффектной Жанной. Здесь был тогда особняк его научного руководителя — профессора Драгомилова. Отношения с сановным стариканом не ладились, как и диссертация в целом. Именно это и обсуждали молодые супруги как-то на пляже, едва выплыв из крутых желтых волн, когда Жанна обратила внимание Арона на странную пару в прибое. Древние старичок и старушка, крепко держась друг за друга мужественно сопротивлялись волнам и все-таки успешно вышли на сушу. «Да это же мой Драгомилов… — поразился Арон. — Мне говорили, что он живет летом как раз здесь.» «Подойди хоть, поздоровайся…» «Ты что! Он такой подозрительный, высокомерный; решит, что я его тут подкарауливаю… Я тебе только что говорил: встречи назначает редко, минут на пятнадцать. И вообще он мной не доволен и собирается выгонять…» «А ты подойди все-таки.»
Драгомилов действительно удивился. Он упорно принимал под свое крыло «еврейских аспирантов», но едва переносил их за врожденную бестактность. Вот и этот, надо же, лезет в плавках к неодетому академику. Уже привычно собираясь поставить наглеца на место, академик вдруг заметил взволнованную Жанну.
Она стояла на фоне золотистых в закатном солнце стволов высоких стройных сосен и тоже была золотисто-загорелая, полногрудая, статная с удивительно стройными ногами и густыми каштановыми волосами. Драгомилов мгновенно преобразился, выпрямился, выпятил грудь, втянул животик и кашлянул. Поклонившись издали Жанне, он сварливо сказал под добрым понимающим взглядом своей обаятельной крохотной супруги: «В приличном обществе, молодой человек, принято представлять свою даму знакомым людям.»
Жанна разговаривала сдержанно, но непринужденно, впопад смеялась, проявляя определенный аристократизм, чем совершенно поразила восьмидесятилетнего серцеееда. Он пригласил их на свою дачу, показавшуюся им дворцом в сосновой роще, демонстрировал свои розы, угощал вином и обедом, даже читал по-французски стихи, в которых Фридманы не поняли, естественно, ни слова. Милейшая Антонина Кирилловна вспоминала, как она в начале века познакомилась со студентом-математиком как-то на балу в Институте благородных девиц: «Все, представьте себе, Жанна Борисовна, танцевали только с гусарскими и
