Эрик.
Я закурил сигарету, решая.
— Ты думаешь так, — сказал он, пока я соображал, — 'Можно ли верить Рэндому? Он стукач и подлец, и он — такой же, как его имя, — без сомнения, предаст меня, как только предложат более выгодную сделку'. Верно?
Я кивнул.
— Но вспомни, брат Кэвин, хоть я и не делал тебе ничего особенно хорошего, но никогда не причинял и особенного вреда. О, несколько шалостей, это я признаю. Но ты же помнишь, что в нашей семье мы лучше всех понимали друг друга, по крайней мере, не путали друг другу карты. Подумай. Кажется, я слышу шаги. Это или Флори, или служанка, так что давай говорить о чем-нибудь другом. Хотя нет… Быстро! Надеюсь, у тебя есть колода наших любимых фамильных карт?
Я покачал головой.
В эту минуту в комнату вошла Флори и сказала:
— Сейчас Камилла накроет на стол.
Мы выпили за это, и он подмигнул мне за ее спиной.
К утру тела громил исчезли из гостиной, на ковре не осталось ни одного пятна, окно казалось новым, а Рэндом объявил, что он 'принял надлежащие меры'. Я не чувствовал себя достаточно подготовленным, чтобы расспрашивать подробнее.
Мы одолжили у Флори ее 'мерседес' и поехали прокатиться. Окружающие окраины казались до странности измененными. Я не мог бы ткнуть пальцем в то, чего в них не хватало или что было нового, но чувствовал — что-то не так. Когда я попытался сообразить, что к чему, это вновь вызвало приступ головной боли, и я решил пока принимать вещи такими, какими они были.
Я сидел за рулем, Рэндом — рядом. Я небрежно заметил, что хотел бы опять вернуться в Янтарь — сказал просто так, чтобы посмотреть, как Рэндом отреагирует.
— Мне всегда было интересно, — ответил он, — хочешь ты мести честной и простой или чего-то еще, — он вернул шар обратно
— отвечай-не отвечай, если есть настроение. Настроение было. Я бросил коронную фразу:
— Я много думал, — сказал я, — и взвешивал свои шансы. Знаешь, может быть, я и 'попробую'.
Тут он повернулся ко мне (до этого он смотрел в боковое стекло машины).
— Наверное, у каждого из нас были такие амбиции или хотя бы — мысли. По крайней мере, у меня — были, хоть я и вышел из игры почти сразу. Честно говоря, игра стоит свеч. Я знаю, ты сейчас спрашиваешь, помогу я тебе или нет. Ответ: да. Я сделаю это хотя бы для того, чтобы подложить поросенка всем остальным, — и чуть помолчав — Что ты думаешь о Флори? Хоть как-то она нам поможет?
— Очень сомневаюсь, — ответил я. — Если все будет предрешено, она, конечно же, присоединится к нам. Но что в таком деле может быть предрешено?
— Или в любом другом, — вставил он.
— Или в любом другом, — согласился я, потому что ему казалось, будто я знал, чего добиваюсь.
Я боялся признаться, в каком состоянии моя память. Я боялся доверять ему, и поэтому не доверял. Мне так много надо было знать, и не к кому было обратиться с вопросами. Я немного поразмышлял об этом, пока мы ехали.
— Когда ты хотел бы начать? — спросил я.
— Как только ты будешь готов.
Вот я и дождался, и прямо в лоб, и непонятно, что с этим делать.
— Как насчет сейчас? — сказал я.
Он помолчал. Потом закурил сигарету, по-моему, чтобы выиграть время. Я сделал то же самое.
— Ну, хорошо, — сказал он. — Когда ты возвращался в последний раз?
— Чертовски давно, — сказал я, — даже не уверен, помню ли дорогу.
— Хорошо, — сказал он. — Скорее всего, придется нам смываться с дороги раньше, чем мы вернемся в Янтарь. Сколько у тебя бензина?
— Три четверти бака.
— Тогда поверни налево у следующего угла, и посмотрим, что будет.
Я свернул налево, и тротуары, вдоль которых мы ехали, внезапно брызнули искрами.
— Черт! — сказал он. — Лет двадцать прошло с тех пор, как я шел здесь. Что-то слишком быстро я вспомнил то, что нужно.
Мы продолжали двигаться вперед, и я не переставал удивляться: что за черт! Небо блеснуло зеленым, потом розовым.
Я закусил губу, чтобы не ляпнуть лишнего.
Мы проехали под мостом, и, когда выехали с другой стороны, небо вновь обрело нормальный оттенок, но теперь со всех сторон нас окружали мельницы, большие и желтые.
— Не беспокойся, — быстро сказал Рэндом. — Могло быть и хуже.
Я заметил, что люди, мимо которых мы проезжали, были одеты довольно странно, а дорога была из кирпича.
— Сверни направо.
Я свернул.
Пурпурные облака закрыли солнце, начался дождь. Молния прошествовала по небесам, и небеса заворчали. Щетки дворника работали на полную мощность, но помогали мало. Я включил фары и еще больше сбросил скорость.
Я мог бы поклясться, что мы проехали мимо скачущего навстречу всадника, одетого в серое, с поднятым воротником и низко опущенной под дождем головой.
Затем облака распались, и мы выехали на морской берег. Высоко вскидывались волны, и огромные чайки низко проносились над ними. Дождь прошел, и я выключил дворники и фары. На этот раз дорога была из щебенки, но этих мест я не узнавал вовсе. В боковом зеркальце я не видел позади города, который мы проехали. Я крепче сжал руль, когда мы неожиданно промчались мимо виселицы, на которой болтался подвешенный за шею скелет, время от времени покачиваемый порывами ветра.
Рэндом по-прежнему продолжал курить и смотреть в окно, а дорога сошла с берега, заворачивая на невысокий холм. Травянистая равнина без единого деревца уносилась направо, а слева пробегал ряд холмов. Небо потемнело, заполнилось мерцающей голубизной, словно прозрачный бассейн, укрытый и затененный. Я не мог припомнить, что когда-нибудь видел такое небо.
Рэндом открыл окно, чтобы выбросить окурок, и ледяной ветерок пахнул мне в лицо. У ветерка был морской привкус, соленый и острый.
— Все дороги ведут в Янтарь, — сказал Рэндом, словно это было аксиомой.
Я вспомнил, что днем раньше говорила Флори. Мне не хотелось выглядеть тупицей, утаивающим важную информацию, все равно я должен был сказать Рэндому то, что знал, ради безопасности, не столько его, сколько моей.
— Знаешь, — начал я, — когда вчера ты позвонил, а я ответил, потому что Флори не было дома, я понял, что она пытается проникнуть в Янтарь, но что-то преградило ей путь.
Тут он засмеялся.
— У этой женщины почти нет воображения, — ответил Рэндом. — В такое время путь, конечно, будет закрыт. В конце концов, нам придется идти пешком; я уверен: чтобы попасть в Янтарь, нам потребуются все наши силы и хитрость. Если только мы вообще туда попадем. Она решила, что сможет пройти как принцесса, и путь ее будет устлан цветами? Она просто тупая сука. Она не заслуживает жизни, но не мне это решать — пока… Сверни-ка здесь направо, — вдруг спохватился он.
Что происходило? Я понимал, что в экзотических переменах, которые происходили вокруг, отчасти виноват он, но никак не мог понять, как он это делает и куда он нас заведет. Я знал, что должен понять его секрет, но я не мог просто спросить, так как он сразу сообразит, что я ни черта не помню. И тогда я буду в его власти. Казалось, он ничего не делал, только курил и смотрел в окно, но свернув направо, мы оказались в голубой пустыне с розовым солнцем, сияющем на переливающемся небе над нашими головами. В боковом зеркальце, позади, тоже простиралась пустыня. Насколько хватало глаз, на много миль тянулась она перед нами. Да, ловкий фокус.
