за него и даже протянул было к нему руку, чтобы поддержать его. Но в это время он поборол силу, толкающую его в пасть к акуле, и спрыгнул на песок.
Тяжело дыша, капитан поспешно отошел от воды. Пот каплями катился по его побелевшему лицу.
– Ты действительна становишься опасен,- сказал он, целясь мне в живот, и нажал на спусковой крючок. Я видел, как напряглись его пальцы, но пистолет не стрелял.
Он выбросил патрон. И опять выстрела не последовало, только что-то скрипнуло в пистолете. Бормоча ругательства, он стал вытаскивать обойму, -Я нагнулся, схватил горсть песку и швырнул ему в глаза. Он закрыл глаза рукой и старался снова зарядить обойму, а я все швырял и швырял ему в лицо белый коралловый песок. Все-таки ему удалось справиться с обоймой, и опять пистолет не выстрелил. Видно, заржавел спусковой механизм или в него набился песок. Поняв это, капитан стал гоняться за мной вокруг палатки и между пальмами. Но тут преимущество было явно на моей стороне. Я легко увертывался от него, и несколько раз угодил в него кусками коралла. У него был рассечен лоб и щека. Наконец он остановился, тяжело дыша и пожирая меня ненавидящим взглядом.
Так мы стояли с минуту, отдыхая и оценивая силы друг друга. Конечно, он был сильнее меня, пока не выдохся, и мне пришлось бы худо, попадись я ему тогда в руки, но сейчас, пожалуй, я справился бы с ним. На «Орионе» я часто боролся с матросами и нередко выходил победителем, умел и боксировать. Но о честной драке с ним не приходилось и думать, и я с опаской поглядывал на его волосатые руки.
Он уже дышал ровно и зловеще улыбался. Теперь силы были опять на его стороне. И он, понимая это, стал медленно подходить ко мне. Только тут я понял, в каком трудном положении оказался: позади меня была лагуна, слева коралловые глыбы, уйти я мог, только бросившись прямо на противника, а он уже замахнулся «вальтером», целясь мне в голову.
– Ну вот тебе и крышка! Теперь ты не уйдешь! – злорадно шептал он, подступая ко мне.
Как быстро работает голова в такие минуты! У меня появилось с десяток вариантов, как прорваться из этой ловушки, но все они никуда не годились. И тут я вспомнил про нож. Он же лежал в трещине коралловой глыбы. Она за моей спиной. Я стал лихорадочно шарить по ноздреватой поверхности камня. Трещины не было, а он подходил не спеша, зная, что бежать мне некуда. На лице его не отражалось ни гнева, ни жестокости, и я знал, что мне приходит конец. Такие деловые, равнодушно-скучающие лица я видел у эсэсовцев, когда они убивали наших людей или готовились убить их.
И тут я вспомнил, что трещина не с этой стороны, надо зайти справа, к воде. Да, нож лежал в узкой щели под тонким слоем песка. Я схватил его. Щелкнула пружина, выбрасывая лезвие.
Он остановился, как только увидал в руке у меня нож. Теперь мы поменялись ролями. Я стал наступать на него, а он пятился, тараща глаза, и говорил свистящим шепотом:
– Ты сошел с ума! Тебя же повесят за это! Убийство капитана! Уйди! Хватит. Я погорячился. Я же знал, что пистолет испорчен. Только хотел тебя напугать.- Глаза его стали обыкновенными, человеческими, умоляющими.
Он врал, я чувствовал, что он врет, но у меня не поднялась рука на него- жалкого, трясущегося от страха.
– Бросьте пистолет!
– Пожалуйста. Сейчас им только заколачивать гвозди или разбивать улиток.- Он бросил «вальтер» себе под ноги.- Бери, если хочешь. Я дарю тебе его. Ты держался совсем не плохо. Я не знал, что ты такой. Давай жить, как добрые соседи, как достойные белые люди. Вот,- он отступил на полшага, и протянул руку,- давай скрепим нашу дружбу крепким пожатием!
У меня хватило ума не пойти на его предательскую уловку. Мне дядюшка Ван Дейк показывал этот прием. После такого «дружеского пожатия» можно было остаться без руки и оказаться в лагуне, не помог бы и нож.
– Ну, дай же мне твою руку! – Он чуть подогнул ноги, готовясь к прыжку.
Я сказал:
– Ничего у вас не выйдет, я и этот прием знаю. Можете только получить нож в бок.
Он оперся руками о колени и укоризненно покачал головой.
– Нехорошо не верить честным намерениям.
Теперь он замышлял что-то новое, хотел припомнить какой-то незнакомый мне прием. Я сказал:
– Если вы прыгнете, то нож войдет вам в брюхо.
Он усмехнулся:
– Ты не терял время на «Орионе». Но что же мы будем делать? Вот так стоять по целому дню?
– Как хотите. Но если вы нападете, то пощады не будет. Это знайте!
– Хорошо, мой благородный друг. Я учту это.- Он поднял пистолет и сунул в задний карман шорт.-Все- таки надо бы позавтракать. У меня закружилась голова с голоду. Как насчет орехов? Давай устроим пиршество по случаю перемирия!
– Пируйте один.- Я подошел к палатке и сорвал ее с кольев, взял и «одеяло».
– Ты уходишь? – спросил он, и желваки заходили на его скулах.- Чем тебе не нравится это прелестное место?
– Тем, что вы здесь.
– Окончательный разрыв?
– Да! И попробуйте только сунуться на мою сторону!
– Так, так…- Он стал ругаться, угрожать.
Посматривая на него, я сворачивал парусину.
Ласковый Питер передохнул, помолчал и сказал с возмущением:
– Но мне будет холодно ночью! Вдруг пойдет дождь.
– Не мое дело,- сказал я и швырнул ему «одеяло».
Удалялся я от него, переполненный гордостью и радостью победы. Как бы я хотел, чтобы дядюшка Ван Дейк видел наш поединок!
Под чужими звездами
Как хорошо мне было шагать по берегу океана, держа в одной руке палатку, в другой бамбуковый шест, найденный мною для остроги. Возле воды песок был влажный, утрамбованный волнами, и кусочки коралла и острые обломки раковин не резали подошвы моих босых ног.
Солнце давно перевалило через атолл и готовилось опуститься в синюю воду. Я спешил уйти подальше от своего первого лагеря и выбрать место для ночлега. Мне очень хотелось есть, надо было сорвать пару кокосовых орехов до того, как солнечный диск коснется воды. В тропиках почти не бывает сумерек. Скроется солнце, запылает небо алыми и золотыми красками. Небесный пожар быстро гаснет, воздух сереет, будто все предметы заволакивает дымкой, зажигаются звезды, и внезапно наступает черная тропическая ночь.
Чтобы как-то излить радость победы, все еще бурлившую во мне, я стал насвистывать залихватский мотив песенки, которую в веселые минуты распевал Чарльз, аккомпанируя себе на банджо. Песня была про жестокого капитана, с которым расправились моряки. Все, что в ней говорилось, как нельзя лучше отвечало моему настроению, и я запел:
Перед самым моим носом просвистел орех и шлепнулся о песок. Я отскочил и поднял голову. Из кроны пальмы вылетел второй орех и упал рядом. Орехи были на подбор, большие, спелые. Кто же их срезал? Именно срезал! Я видел, что срез на толстой плодоножке был косой и гладкий.
Опять сердце у меня застучало тревожно и радостно: «Неужели еще кто-то спасся?»
Я стал кричать какую-то мешанину из слов на разных языках, все, что застряло у меня в голове при общении с китайцами, индонезийцами, малайцами, полинезийцами, неграми, французами и англичанами.
