– Не так ли, Маркий?
Ослепительное зимнее солнце. Ворсистая веревка, стянувшая запястье.
– Ты ведь уже знаешь цену власти и страху?
Изморозь на стене. Та же веревка на горле.
– Да.
Темкино презрение облило болотной жижей.
Кусок не лез в горло. Но Марк чувствовал: князь наблюдает за ним, и приходилось учтиво беседовать с Темкиной матерью, вежливо улыбаться. Он даже смог не вздрогнуть, когда побратим выскочил из-за стола. Торн-старший глянул недоуменно и счел необходимым извиниться за сына.
Слуга проводил до комнаты и ушел, передав гостю тяжелый подсвечник. Оставшись один, Марк еще долго не мог согнать застывшую на губах улыбку. Он стоял перед дверью, не решаясь ни толкнуть ее, ни плюнуть на все и броситься искать Темку. Расплавленный воск скопился под огоньком, вырос каплей и соскользнул на пальцы. Марк пришел в себя и решительно коснулся ручки.
– Подожди!
Темкин голос заставил вздрогнуть, и еще одна капля расплавленного воска упала на руку. Марк приподнял подсвечник, вглядываясь в лицо Торна. Боль и брезгливость, точно Темка сам себе вскрывает гноящуюся рану.
– Маркий Крох, я возвращаю тебе оружие твоего рода и прошу вернуть мне нож с родовым знаком Торна.
А чего же ты ждал, ублюдок?! Марк сам себя хлестнул этим словом. Создатель, будь проклят тот день, когда князь решил взять наследника в Торнхэл!
Темка протянул нож рукоятью вперед.
Снова обожгло воском. Марку было лучше в огонь руку сунуть, чем протянуть и принять нож с Лисом. Если бы ты знал, побратим! Если бы ты мог почувствовать, как больно от твоих слов. И как невозможно расстаться с последним, что осталось. Невозможно, потому и вырвались те кощунственные слова:
– К сожалению, я не могу вернуть. Твой случайно затерялся.
Росс-покровитель должен был покарать за такое! Марк ждал, что содрогнутся стены замка, прокатится тяжелый гул и клеймом ляжет проклятие.
Коротко прозвенело. Это Темка разжал руку, и нож рода Лиса упал на каменные плиты.
Марк прислонился к сосне, отвернувшись от поляны. Сюда не залетали отблески костра, и стража проходила мимо. Какая-то крупная птица возилась в ветвях над головой; просыпалась на плечо сухая кора. Княжич не уходил, хотя стоял тут уже давно. Затекли плечо и опущенная рука, в которой он держал пистолет.
Вот и все, Торнхэл остался далеко.
Прав князь: у ублюдка нет чести. Обманом оставить родовое оружие – это мерзко. Какой же сволочью считает его Темка! От жгучего презрения к себе выступили слезы. Марк вытер глаза, нечаянно ударив пистолетом по скуле. Создатель, лучше бы ты убил во младенчестве, чем вырасти и увидеть, как швыряет на пол нож бывший побратим.
Все. Больше в жизни Марка не осталось ничего. И две недели назад он зря мчался так, что сливалась перед глазами дорога в серую ленту, и ветер хлестал по лицу.
…Никогда так безжалостно не погонял Санти. Загонит, ох загонит коня! Скоро сверток на тракт, нужно успеть перехватить там. Быстрее! Марк приподнялся: есть! Вон она, карета.
Охрана глянула недоуменно, когда княжич замахал: останавливайтесь. Показалось в оконце встревоженное лицо княгини. Марк слетел на землю, бросил кому-то повод. Мама уже распахнула дверцу, и княжич одним прыжком оказался внутри. Рухнул на душистую пену кружев:
– Мама! Мама, уезжай!
Марк стоял в узком проходе на коленях, судорожно вцепившись в платье. Княгиня обняла его за плечи, бросила повелительно лейтенанту:
– Закройте дверцу.
– Уезжай, – повторил Марк в накрывшем полумраке.
Мама наклонилась ближе:
– Сынок, что с тобой?
Прохладная рука обтерла взмокший лоб. Скользнул по лицу шелк. Марк помолчал, успокаивая дыхание, и уже спокойно спросил:
– Ты его любила? Капитана Олега?
Княгиня отшатнулась. На фоне темно-багряной обивки лицо ее показалось серым.
–
Переговаривались снаружи солдаты, недоумевая. Кто-то ругался, старательно пропуская титул – еще немного, и княжич загнал бы Санти. А в карете молчали. Марк перебирал бахрому пледа, мама крутила на пальце обручальное кольцо – золотую лисицу, вцепившуюся в собственный хвост.
–
Марк снова зарылся лицом в кружева. На его волосы опустилась ладонь, пальцы перебирали прядки, гладили. Как маленького, когда сильно простыл и мама сидела у его постели дни и ночи напролет. Соленый комок подкатил к горлу. Марк явственно понял, что это единственный человек в мире, который его любит. И будет любить, что бы ни произошло.
– Мама! Мамочка! Тебе нельзя возвращаться!
Мягкая рука проскользнула под его щеку, коснулась губ, прося замолчать. Княгиня заговорила сама.
Шестнадцать лет назад горы на юго-западной границе были под властью мятежного разбойника Адвара. Отряд старого князя Лесса погиб почти весь, и если бы не помощь молодого Кроха, то и князь бы сложил голову на поле боя. А так – вытащили тяжелораненого. К утру князь Лесс умер. Но за те несколько часов, что отпустил ему Росс, успел позаботиться о пятнадцатилетней дочери, оставшейся в обедневшем родовом замке. В присутствии священника Дарий Крох дал обещание жениться на Тании Лесс.
До того князь ни разу не видел свою невесту. Но годы шли, и нужен был наследник. Род Лессов, хоть и угасший, достаточно знатен. Тания – единственная и последняя наследница, не будут лезть за подачками родственники. А уж воспитать примерную жену из провинциальной нищей девочки князь сумеет. Понятно, что согласия самой княжны никто не спросил.
Поначалу быть примерной женой оказалось нетрудно: Тания и раньше занималась хозяйством, а летом муж появлялся в доме редко. Но осенью Дарий приехал, и стало сложнее. Напрасно молила княгиня покровительницу очага Дайну, чтобы дала хоть каплю тепла и согрела сердце. Любви не было. Мало того: был страх перед незнакомым суровым мужчиной. Дарий обращал на жену внимания меньше, чем на любимую охотничью суку. Если что-то было нужно, протягивал руку и брал: неважно, кусок ли хлеба со стола или юную супругу в постели.
Тания смирилась с тем, что Дайна отвернулась от нее. Она не знала, что Лея-покровительница любит вмешиваться там, где не досмотрела ее старшая сестра. Княгине в тот год только исполнилось семнадцать. Новому сержанту князя было девятнадцать. Он никогда не видел таких блестящих каштановых волос и таких огромных карих глаз. Сержант подставлял ладонь, помогая княгине сесть верхом, и ее ножка в атласной туфельке целиком помещалась на его ладони. От шелкового подола пахло цветами, и легкая ткань обрисовывала самые соблазнительные колени. В девятнадцать лет, когда бурлит кровь и хочется проверить мир на прочность, легко бросить вызов судьбе. Что может быть слаще риска ради украденных жарких поцелуев, если сама Лея покровительствует первой любви.
Когда родился сын, Тания точно знала, кто был его отцом. Чтобы повитуха признала младенца недоношенным, семимесячным, пришлось отдать единственный оставшийся от княгини Лесс перстень. Подаренные мужем украшения Тания трогать опасалась: князь мог заметить. Повитуха купила дом в богатом селе подальше от замка, и любовники вздохнули с облегчением.
Лею княгиня благодарила каждый день. Только чудом Тания могла объяснить слепоту и глухоту Дария целых четырнадцать лет. Ей даже удалось подтолкнуть князя к мысли, что из Олега выйдет отличный
